История Германии в ХХ веке. Том II

Смесь недостаточной политической ясности и авторитарного понимания демократии, очевидная в стиле Аденауэра в последние годы, достигла кульминации в «деле Шпигеля», в разгар Карибского ракетного кризиса, а поэтому в нервозной и перегретой обстановке. Здесь нужно учесть продолжавшуюся с начала 1958 года критику со стороны части общественности подхода правительства к вопросу о ядерном вооружении. Журнал «Шпигель» с его главным редактором Рудольфом Аугштайном обрушился на министра обороны Франца Йозефа Штрауса, активно пытавшегося получить для ФРГ доступ к ядерному оружию НАТО и даже, как казалось, одобрявшего превентивный ядерный удар по Советскому Союзу. Затем, в начале октября 1962 года, «Шпигель» сообщил о недостатках в готовности бундесвера к конвенциональной обороне, вызванных тем, что правительство бундесвера, как и Штраус, в случае обороны полагалось именно на ядерное оружие. После этой статьи, содержавшей весьма подробные детали, по инициативе министерства обороны были арестованы ведущие редакторы «Шпигеля», а в редакциях прошли обыски. В течение нескольких недель «Шпигель» выходил только с экстренными выпусками. Аденауэр оправдывал эти действия и говорил в бундестаге о «бездне предательства». Обвинения не подтвердились, и дело было прекращено. Однако с самого начала стало ясно, что министр обороны Штраус обошел министра юстиции (который принадлежал к СвДП) и солгал бундестагу о собственном участии в этом деле. После этого СвДП отозвала своих министров из правительства и вышла из коалиции. По словам его председателя Менде, новый состав возможен только без Штрауса. Аденауэр, которому к этому времени исполнилось 87 лет, все же сформировал свое пятое правительство – с СвДП и без Штрауса – но уже через год, 15 октября 1963 года, ему пришлось уйти в отставку по обоюдному согласию и освободить место для своего преемника Эрхарда, чему он пытался препятствовать до последнего[13].

Более значительной, чем кризис коалиции, вскоре преодоленный, была реакция общества на дело «Шпигеля». В центре внимания оказалась не мнимая измена, а посягательство на свободу прессы. Демонстрации и митинги профессоров и студентов прошли во многих университетских городах, повсюду состоялись дискуссии о состоянии и свободе прессы; как ни удивительно, почти все редакции солидаризировались со «Шпигелем».

Аденауэру и его окружению было трудно понять такое развитие событий, поскольку оно не вписывалось в их устаревшее представление о взаимоотношениях между государством, правительством и обществом. Историк Герхард Риттер из Фрайбурга, национал-консерватор старой закалки, поспешил встать на защиту канцлера и настаивал на примате государства над обществом: «Неужели мы настолько ослепли к окружающей нас действительности из‑за вечного созерцания ужасов гитлеровской диктатуры, что скорее согласимся с любым, пусть даже грубым, злоупотреблением личных прав на свободу, гарантированных конституционным государством, чем с той или иной неуклюжестью (или пусть даже некорректностью) наших правоохранительных органов?» Ему ответил боннский политолог Карл-Дитрих Брахер, на тридцать лет младше его, который раскритиковал заявления Риттера как попытку оправдать «катастрофическое традиционное авторитарное государство в Германии, действующее в ущерб нашей демократии» и ту «особенность нашей государственной идеологии, что она допускает применение политики только сверху вниз и отдает почти безусловный приоритет государственным интересам (Staatsräson), толкуемым во внешнеполитическом смысле, над внутренней свободой и верховенством закона»[14]. Позиция Брахера нашла широкую общественную поддержку, даже в консервативных газетах. Стали очевидны произошедшие изменения в отношениях между государством и обществом, правительством и общественностью, не замеченные правительством.

Как это часто бывает, именно писатели первыми зафиксировали эти изменения. Двумя годами ранее появилась тонкая книжка в мягкой обложке под редакцией Вольфганга Вейрауха под названием «Я живу в ФРГ»: «Процветание обрушилось на нас и почти съело нас, – программно говорилось в предисловии. – Однако пока мы едим, а не думаем. <…> Писатели же должны критиковать – самоотверженно, страстно, в том числе и себя <…>. Согласование мнения писателя с мнением государства – как, например, в ГДР и Испании – не идет на пользу ни писателю, ни государству. Государства без свободы слова окостеневают, разлагаются, деградируют и погибают»[15].