История Германии в ХХ веке. Том II

В то же время, отчасти в связи с крупными судебными процессами, стали появляться важные исторические исследования по истории нацистского режима, нацистской системы и массовых преступлений военного периода. Прежде всего, исторические справки, подготовленные экспертами для процесса над сотрудниками Аушвица о преследовании и убийстве европейских евреев, о системе концентрационных лагерей, об СС и полиции были напечатаны большим тиражом и на десятилетия вперед определили состояние знаний о нацистской политике истребления. Если до этого времени научные исследования нацистских преступлений часто были уделом одиночек, в основном бывших жертв преследований, таких как Леон Поляков, Йозеф Вульф или Ханс-Гюнтер Адлер, то теперь академическая историческая наука, особенно в институтах новейшей истории в Мюнхене и Гамбурге, начала более интенсивные исследования нацистской эпохи[41].

Однако вместе с дебатами о времени нацизма возникли и дискуссии о его предпосылках. Здесь особенно значимой оказалась дискуссия о тезисах гамбургского историка Фрица Фишера. В книге «Рывок к мировому господству», опубликованной в 1961 году, он, в противоположность мнению, разделяемому большинством западногерманских историков того времени, подчеркнул вину Германской империи за начало Первой мировой войны: Германия планировала войну, хотела ее и преследовала далеко идущие аннексионистские цели. Это сразу вызвало протесты, из которых развилась длительная полемика. Герхард Риттер был самым ярым оппонентом Фрица Фишера, подчеркивая оборонительную позицию германской стороны, отмечая изоляцию и окружение империи и резко отвергая тезис Фишера о том, что Германия спровоцировала войну. Политики также выступили против Фишера, например федеральный канцлер Людвиг Эрхард и президент бундестага Ойген Герстенмайер.

Для многих историков старшего поколения аргументация Фишера была настолько возмутительной, поскольку тезис о том, что Германия в основном виновата в Первой мировой войне, также ставил под сомнение центральный элемент национального самовосприятия, а именно идею, что немцы попали в руки Гитлера в результате навязанной им войны и Версаля. А теперь война 1914–1918 годов предстала первой попыткой немцев завоевать европейское господство, за которой последовала вторая в 1939 году. Более того, поскольку публикация книги Фишера совпала с иерусалимским процессом над Эйхманом, дебатами об изображении свастик на стенах и с первыми западногерманскими процессами над нацистами, полемика временами приобретала характер пересмотра истории Германии в целом, тем более что историки ГДР также изображали империю как империалистическую державу и диктатуру.

Оглядываясь назад, становится ясно: полемика с Фишером способствовала тому, что взгляд немцев на историю вырвался из узкой национальной перспективы. Последующие исследования вопроса о военной вине подтвердили многие тезисы Фишера. Однако нарисованная им картина была раскритикована в целом как слишком односторонняя. Однако, помимо конкретной темы, значение дебатов, по словам Конрада Ярауша, заключалось «не столько в раскрытии вины Германии в войне, сколько в универсализации национальной самокритики как центральной задачи новейшей истории в целом»[42].

Дебаты о «преодолении прошлого» достигли кульминации в споре о сроке давности по нацистским преступлениям. 8 мая 1960 года, через пятнадцать лет после окончания войны, истек срок давности преступлений, связанных с непредумышленным убийством, и, согласно преобладающему правовому мнению, к ним относилась и большая часть преступлений нацистов. После антисемитской волны в начале 1960 года и обнаружения новых скандальных фактов в биографиях многих деятелей парламентская фракция СДПГ в бундестаге изменила свой до тех пор весьма оборонительный курс в отношении исторической политики и внесла предложение о продлении срока давности на четыре года, чтобы дать только что основанному центру в Людвигсбурге возможность продолжить и, как считалось, завершить расследование. Это предложение было отклонено в бундестаге; против него выступило, в частности, Министерство юстиции, тем самым определив линию правительства в отношении политики срока давности. За это отвечал начальник отдела уголовного права Федерального министерства юстиции государственный чиновник высшего ранга д-р Эдуард Дреер, но он действовал и в своих интересах, поскольку смертные приговоры, о которых он ходатайствовал как прокурор в Специальном суде в Инсбруке во время войны, также подпадали под этот срок давности[43].