Все изменилось 2 июня 1967 года, когда полицейский застрелил демонстранта Бенно Онезорга перед зданием «Немецкой оперы» в Западном Берлине во время демонстрации против визита персидского шаха. Здесь, по сути, все сошлось воедино: демонстрация против поддерживаемого Западом тирана из третьего мира, который эксплуатировал свою страну и кроваво угнетал ее население; разгоряченная таблоидами западноберлинская публика, которая хотела, наконец, покончить с «террором красных»; охрана из агентов персидских спецслужб, которые при попустительстве берлинской полиции начали избивать демонстрантов, и полицейские подразделения, часть которых, казалось, были движимы какой-то скрытой готовностью к гражданской войне. 2 июня стало поворотным пунктом восстания, «событием, создавшим поколение». Однако, прежде всего, это ознаменовало момент, когда к доселе очень цивилизованным протестам добавился элемент насилия, который с тех пор сопровождал внутриполитические противостояния более десяти лет.
Как сам смертельный выстрел, так и попытки Сената и значительной части берлинских газет помешать выяснению обстоятельств смерти Онезорга вызвали почти шокирующий всплеск радикализации как среди сторонников, так и среди более отдаленных сочувствующих студенческому движению[33]
. Критика политических и социальных условий в Западной Германии стала более острой, и студенческое движение теперь распространилось за пределы центров протеста на всю Германию. Демонстрации становились все более масштабными и громкими, а лозунги – все более радикальными. Объекты протеста также быстро расширялись – против бюрократии и капитала, против потребительского террора и войны во Вьетнаме, против отчуждения и репрессий, против Советского Союза и США, против фашизма и издательства «Шпрингер»: калейдоскоп притеснений, связанных смутным ощущением, что все взаимосвязано со всем. Для некоторых «лидеров» студенческого движения от возмущения по поводу «запрета на дискуссии» в университете до восприятия революционного кризиса в мировом масштабе зачастую был лишь небольшой шаг. Представление о том, что человек живет на этапе принятия всемирно-исторических решений и, возможно, находится в их центре, идея «исполненного момента, когда все сходится воедино, подхваченное мечтой о безусловном» придавала ситуации в центрах студенческих протестов оттенок неотложности и глобальной актуальности[34].Это восприятие было доведено до крайности убийством Руди Дучке 11 апреля 1968 года. Почти никто из протестующих не верил, что преступник, молодой рабочий, близкий к Национально-демократической партии, был одиночкой. Скорее, убийство было поставлено в один ряд с убийствами Мартина Лютера Кинга 4 апреля в Мемфисе и Роберта Кеннеди 6 июня в Лос-Анджелесе. Этот международный расклад дал повод к возмущению, вспыхивавшему то тут, то там. Особый гнев студентов ФРГ сначала был направлен против издательства «Шпрингер», чья газета «Бильд» за несколько дней до убийства призвала арестовать «главарей» восстания («Нельзя оставлять всю грязную работу полиции и их водометам»). В дни после убийства во многих местах вспыхнули беспорядки; здания издательства «Шпрингер» подверглись нападению, а машины для доставки газет были подожжены[35]
.