История Германии в ХХ веке. Том II

Именно здесь были обнаружены самые тесные связи с терроризмом, который почти десятилетие держал в напряжении как политику Западной Германии, так и население. Более пятидесяти погибших, множество раненых, мощное оснащение полицейских и силовых структур, крайне эмоциональная и поляризованная общественность – таковы были результаты и побочные явления этого процесса. Как уже говорилось, это был не только западногерманский феномен. Подобные движения существовали во Франции, США, Японии и особенно в Италии, которые также были связаны организационно и политически. Тем не менее западногерманский левый терроризм 1970‑х годов во многих отношениях можно объяснить скорее национальным раскладом в Германии, чем международными событиями.

Он возник в контексте эскалации насилия в конфликтах между государственной властью и бунтующими студентами в конце 1960‑х годов. С июня 1967 года левое студенческое движение во многих местах и во многих кругах обсуждало «принятие вооруженной борьбы». Чувство бессилия перед государственными органами после убийства Бенно Онезорга берлинским полицейским, рефлексия американских военных действий во Вьетнаме (но также и возможной победы вьетнамских партизан Вьетконга), всплеск левых освободительных движений в Африке и Южной Америке, сочувствие палестинцам после оккупации Западного берега израильской армией – таковы были мотивы, приведшие к радикализации части Новых левых во многих странах Западной Европы.

Однако критическое рассмотрение нацистского прошлого Германии, которое у одних вызывало парализующий ужас, а у других – стремление ко все более сильному сопротивлению, придавало этому политическому раскладу в ФРГ элемент безусловности и легитимации, даже в самых крайних проявлениях, чего в такой степени не было в других странах, за возможным исключением Италии[48]. «Мы выучили, что слова без действий – это несправедливость, – оправдывала Гудрун Энслин свой поджог франкфуртского торгового центра в марте 1968 года. – Было правильно, что что-то было сделано. Тот факт, что мы поступили неправильно <…> мы должны обсуждать с людьми, которые думают так же, как мы»[49]. Масштабы воспринимаемой несправедливости казались настолько большими, что в конце концов потребовалось действие, «освободительный поступок». Далеко идущие обоснования и цели имели второстепенное значение. Этот экзистенциализм, подчеркиваемый действием, был такой же частью западногерманского терроризма, как и нарциссическая самодраматизация террористов как преступников и романтических революционеров, которые совершали свои деяния на открытой сцене, бросая вызов всему государству в героической позе. Идеологически, однако, немецкий левый терроризм Фракции Красной армии (РАФ) был не чем иным, как вооруженным марксизмом-ленинизмом, прокламации которого отличались от брошюр студенческих К-Партий только тем, что РАФ считал, что время для вооруженной борьбы уже наступило – а те считали, что еще рано. Одно из первых заявлений группы, собравшейся вокруг Баадера, Майнхоф, Энслин и Малера, состояло в том, «как установить диктатуру пролетариата». Группа представляла себя как фракцию марксистов-ленинцев, которая больше не хотела агитировать рабочих, а хотела создать «Красную армию» и начать вооруженную борьбу прямо сейчас: «Развернуть классовую борьбу! Организовать пролетариат! Создать Красную армию!»[50] Теоретическая легитимация была заимствована из трудов южноамериканских партизанских групп, которые выступали за ведение борьбы освободительных движений в странах третьего мира и в самих западных странах, например атакуя представительства их главного врага – США. Этой концепции последовали первые акции и атаки РАФ в мае 1972 года, которые были направлены против штаб-квартир армии США в Гейдельберге и Франкфурте, а также против издательства «Шпрингер» и нескольких полицейских участков. Вскоре после этого ведущие деятели группы были арестованы.