История и теория наций и национализма

Именно тогда словаков впервые впрягли в одно ярмо с чехами; Словению (прежде австрийскую) объединили с Хорватией (некогда военной границей против турок), и (через целое тысячелетие совершенно иного исторического опыта!) – с православной Сербией, еще недавно входившей в состав Османской империи. Вдвое увеличилась территория Румынии, что породило конфликты между ее национальностями. Победители-немцы создали в Прибалтике три маленьких государства, в истории не существовавших, где стремления к собственной государственности, по крайней мере в Эстонии и Латвии, не наблюдалось.

Государства эти сохранились благодаря союзникам как часть “санитарного кордона” против большевистской России. В период наибольшего ослабления России германское влияние способствовало созданию независимых Грузии и Армении, британцы же обеспечили автономию богатого нефтью Азербайджана. До 1917 г. национализм не представлял в Закавказье серьезной политической проблемы, если термин “национализм” вообще подходит для свойственного азербайджанским низам антиармянского озлобления. Армяне по вполне понятным причинам больше тревожились по поводу Турции, нежели Москвы; грузины поддерживали номинально марксистскую Всероссийскую партию (меньшевиков) как свою национальную. Тем не менее многонациональная Российская империя, в отличие от империй Габсбургской или Османской, благодаря Октябрьской революции и Гитлеру просуществовала в течение жизни трех последующих поколений. Победа в Гражданской войне исключила возможность украинского сепаратизма, а возвращение Закавказья позволило покончить с местными националистическими движениями, правда, будучи достигнутым отчасти благодаря соглашению с кемалевской Турцией, и оставило нерешенными весьма острые вопросы, горючий материал для будущих национальных волнений, прежде всего проблему Нагорного Карабаха, армянского анклава на территории Азербайджана. В 1939–1940 гг. СССР возвратил почти все, что утратила царская Россия, – кроме Финляндии (которой Ленин позволил мирно отделиться) и бывшей русской Польши.

Таким образом, очевидный взрыв сепаратизма в 1988–1992 гг. проще всего определить как “завершение дела, не оконченного в 1918–1921 гг.”»[140].

К этому следует добавить, что именно СССР, который сегодня на постсоветском пространстве в национальных государствах воспринимается как «тюрьма народов», на самом деле выступил строителем и созидателем современных наций постсоветского пространства, причем часто там, где их и не было. Об этом точно сказал В. А. Тишков: «С формированием этнической политики в бывшем Советском Союзе этнографический примордиализм перестал быть просто маргинальным, эмпирическим подходом и обнаружил потенциал активного использования в утверждении новых идентичностей и в националистическом дискурсе. Советская политика ликвидации отсталости “национальных окраин” и формирования социалистических наций дала потрясающий результат, когда огромное многоэтничное государство превратилось в коммунальную квартиру из большого числа нарезанных комнат, которую назвали “национальными государствами”. В них поселили “свои” (“коренные”) нации, о которых в большинстве случаев сами люди мало что слышали и знали. Достаточно взять для примера Кавказ и Среднюю Азию. До советской власти они представляли собой регионы широких и смешанных регионально-культурно-религиозных комплексов. С ними соотносили себя люди, а не с неясно очерченными “нациями”, которые якобы самим ходом истории обрели свой современный облик»[141].

Однако данная политика привела к тому, что границы национальных государств, в которые превратились союзные республики после распада СССР, не совпадали с этническими границами расселения живших в них наций, что уже привело к целому ряду кровавых конфликтов (конфликт в Приднестровье, Карабахская война, войны с Грузией в Абхазии и Южной Осетии, украинские события 2014–2015 гг.) и, по всей видимости, приведет к ним в будущем. В этом плане национализм еще многие годы будет оставаться фактором, формирующим «повестку дня» на постсоветском пространстве.