История искусства после модернизма

Но проблема китча состоит не только в том, что низкое искусство оказывает влияние на высокое. Любое искусство, не брезговавшее иметь дело с массовой культурой, подрывало идею культуры как таковую – и будучи тесно связанным с последней, войной с ней причиняло вред самому себе. Но боевой импульс, характерный для искусства 1950-х, уже себя исчерпал. Регулярность повторений сбивала фокус, и даже элитная культура, которая изначально была мишенью для подобных атак, ушла в тень, а о ее сегодняшнем состоянии можно только догадываться. Лишь нарративная история искусства (равно как художественный рынок и музей) осталась в седле, потому что она просто продолжила рассказывать, пока было что рассказать. Благодаря этому и не изжил себя навык культурного письма, сколь бы сомнительно ни выглядел описываемый предмет культуры.

Но художники, верившие в искусство, куда больше были потрясены такой сменой ракурсов, чем те, кто пишет его историю. Так, отдельные неоабстракционисты, перенявшие манеру абстракционистов, выделили дополнительное пространство для собственной отстраняющей рефлексии – своеобразного комментария, который был для них формой приятия нового положения дел. Другие в одном произведении противопоставляли абстракцию и личную повседневность, чтобы придать весомости и тому и другому и одновременно поставить под вопрос разом и банальные, и эстетические формы. Когда художники позволяют себе личные высказывания, каждый мазок их кисти становится прикладной теорией: наглядные примеры – Зигмар Польке и Герхард Рихтер.

У искусства, еще отстаивающего сегодня свое культурное содержание, как правило, есть два возможных пути: дистанцироваться от окружающего мира, представляющего собой лишь преходящую современность, и погрузиться в собственные мифы, либо трансформировать банальные символы массовой культуры в мотивы для протеста или сублимации. В своем обычном проявлении искусство утверждается только за счет перманентного сомнения в себе и на границе своего прежнего бытия. При этом в процессе оно вынуждено постоянно идти на новый риск, чтобы иметь возможность оставаться собой. Смена ролей – это тактика, позволяющая продолжать игру, а периодические обращения к собственной истории обеспечивают ему значимость, какой у него нет в настоящем. Как правило, подобные рассуждения заканчиваются вопросом: выживет ли искусство, находясь на дистанции от высокой культуры, и выживет ли она без искусства в обычном его понимании. Искусство приобретает или теряет что-либо во имя исторической культуры, обретшей в буржуазную эпоху облик, по которому мы ее узнаем до сих пор.

Искусство всегда было связано с представлением об акте творчества, который отождествлялся с произведением, и поэтому история искусства представляла собой последовательность индивидуальных изобретений. Ранний модернизм только усилил этос творческого акта, сделав ставку на непосредственность чистой формы и апеллируя к видению, выявляющему сущность природы, – подобное видение с художником обязан был разделить и зритель. Недаром Пауль Клее и его единомышленники свято верили в союз искусства и природы. Даже художественные коллективы того времени, приверженцы анонимного «стиля», не затрагивали тему идеалов художественного творчества.

Но в эпоху цифровых медиа и вездесущей воспроизводимости мира (а не искусства, как думал Вальтер Беньямин) это «вероучение» было утрачено. Массовая культура не знает подлинности, ей привычны лишь стереотипы и повторения. Поэтому она сразу же принуждает искусство играть в новую игру, в которой последнее, с одной стороны, ставит себя под сомнение (притворяясь), с другой – себя же утверждает. Зритель, тем временем уже воспринимающий собственное восприятие, принимает искусство всерьез, только если оно «распознано» современными технологиями, которым мы доверяем больше, чем зрению. Если мы не находим для себя «технологические очки», через которые можем смотреть, осуществляя таким образом коммуникацию с визуальным миром, то чувствуем себя растерянно, поскольку уже не верим, что способны что-либо воспринимать непосредственно. А это значит, что нам необходимо пересмотреть роль художника.