Все эти методы выросли из известной философии искусства Гегеля, ознаменовавшей собой настоящий поворот от старого представления
об искусстве к новой истории искусства. Естественно, она тогда заняла прочное место в «системе» гегелевских идей. С другой стороны, как размышление о новой ситуации в искусстве история по сей день стимулирует всякое теоретизирование. Эстетика Гегеля, прежде всего, послужила философской опорой для написания истории искусства всех народов и эпох. «Искусство приглашает нас мысленно рассмотреть его, но не для того, чтобы оживить художественное творчество, а чтобы научно познать, что такое искусство»[133]. Это слова уже не знатока искусства, видящего смысл истории в «подражании» ради обновления искусства в настоящем, а основателя новой «гуманитарной науки», связывающей искусство как продукт культуры с былым состоянием духовной истории. С тех пор как искусство больше не приносит «полного удовлетворения», «наука об искусстве» служит новой «потребности» – определять роль искусства в самом общем виде. Исторически эта роль уже давно выполнена. Новая «наука об искусстве» – это в принципе узурпация власти интеллектом, который как бы видит начало и конец искусства с высоты птичьего полета и даже берет на себя смелость судить, для чего искусство служит. Искусство – всего лишь материал для «мысленного рассмотрения». Поэтому когда немцы чествуют Гегеля как родоначальника эстетики, словно более старой и более близкой искусству эстетики не было, – это недоразумение. Эстетика Гегеля – это, скорее, попытка полностью свергнуть эстетику художников и всю прикладную художественную критику, чтобы историю искусства «мысленно рассматривали» историки, специалисты по всемирной истории.Решающее значение имеет идея, что искусство как чувственное воплощение мировоззрения неотделимо от исторического развития культуры. Оно не само создало норму для себя, а, по мнению философа, отражает «существенные воззрения на мир, заключающиеся в его понятии». Мысль Гегеля о том, что функцию искусства в человеческом обществе надо понимать принципиально по-новому, впоследствии чаще всего объясняли как «эстетику содержания». Но эта идея действенна, только если ее отделить от догматического обоснования. Ситуация, в которой оказывается искусство, «является действием и поступательным движением самого искусства», за счет чего оно и выполняет свою задачу и, соответственно, в этом отношении исчерпывается. Оно приводит актуальную идею «к предметной наглядности» и «благодаря этому развитию способствует освобождению самого себя от воплощенного содержания». Когда «содержание исчерпано» и все соответствующие символы полностью прояснены, «мы теряем к нему всякий интерес». При этом именно новое искусство очень скоро «освободилось от своего содержания», и лишь протест против отжившего материала впоследствии служил стимулом для возобновления активности. Но в новое время, по мнению философа, прежняя роль оказалась под вопросом, ведь искусство больше не связано «особенным содержанием» и уже не имеет того авторитета, чтобы репрезентировать некое общее мировоззрение как обязательное для всего общества. Поэтому художнику отныне предоставлена возможность отражать в искусстве собственное сознание. «Бесполезно вновь усваивать субстанцию прошлых мировоззрений», как поступали назарейцы[134]
, став католиками. Истинная сущность искусства уже воплотилась в истории, хотя этому утверждению основательно противоречит искусство, современное автору.Философию искусства Гегеля лучше всего объяснять на примере классики
. В ней, по мнению философа, каждое искусство пережило «период расцвета, когда оно достигает полного развития как искусство» и в течение которого доказывает, на что́ по сути способно. Но классика не входит в состав постоянно воспроизводящегося цикла, а раз и навсегда связана с совершенно неповторимым развитием духа и культуры. Классика на окончательно зафиксированной дистанции становится столь же неприкосновенной, сколь и неподражаемой. Разрыв между субъектом и миром – тема Гегеля – был снят не в искусстве, а исключительно в философии. Новизна этих идей заключалась не в том, что классика занимает определенное место в искусстве, а в том, что искусство как таковое занимает ограниченное во времени место в истории. В рамках мировоззрения, какое предлагал Гегель, искусство как чувственное проявление духа уже выполнило историческую функцию, прояснить которую может только универсальная историография.