Итак, Первый консул находил, что Голландия и Испания должны помогать ему. По справедливости можно сказать, что, принуждая эти державы содействовать его планам, он только заставлял их печься об их собственной пользе. Как бы то ни было, но, чтобы они вняли голосу рассудка, он располагал относительно Голландии силой, потому что французские войска занимали Утрехт и Флиссинген, а относительно Испании имел в запасе союзный договор, заключенный в Сан-Ильдефонсо.
Впрочем, в Амстердаме все умные и патриотическим образом настроенные люди вслед за Шиммельпенником
разделяли мнения Первого консула. Соглашение не представляло никаких трудностей, приняли решение, что Голландия будет помогать Франции следующим образом: она обязывалась снабжать продовольствием и жалованьем корпус из 18 тысяч французских и 16 тысяч голландских войск. К этой сухопутной силе она прибавляла морскую силу, состоявшую из линейной эскадры, включавшей пять больших кораблей, и флотилии из 350 плоскодонных судов. За это Франция обеспечивала Голландии независимость, неприкосновенность европейских и колониальных владений, и, в случае успеха войны с Англией, возвращение колоний, утерянных голландцами в предыдущих войнах.
Оставалось истребовать помощь от Испании. Эта держава еще меньше Голландии представлялась расположенной жертвовать своими силами общему делу. Равно бессильная в дружбе и в неприязни, Испания не годилась ни на что ни в мирное, ни в военное время. Нельзя сказать, чтобы сама благородная нация, исполненная патриотизма, или великолепная страна не имели высокой ценности, совсем напротив. Но недостойное правительство по своей совершенной неспособности изменяло интересам Испании, равно как интересам всех мореходных наций.
Взвесив дело обстоятельно, Первый консул вознамерился извлечь единственную пользу из союзного договора Сан-Ильдефонсо — истребовать субсидию. Договор, заключенный в 1796 году, обязывал Испанию поставить в распоряжение Франции 24 тысячи человек войска, 15 линейных кораблей, шесть фрегатов, четыре корвета. Первый консул решил не требовать такой помощи. Он справедливо рассуждал, что вовлечение Испании в войну не стало бы услугой ни для Франции, ни для нее самой, что в войне она не сыграла бы важной роли, лишилась бы тотчас же своих мексиканских пиастров, пересылка которых была бы перехвачена англичанами, не смогла бы вооружить ни армии, ни флота. А следовательно, не принесла бы никакой пользы и только подала бы Англии давно желанный предлог поднять против нее всю Южную Америку. Правда, участие Испании в военных действиях превратило бы для англичан все берега Пиренейского полуострова в неприятельские, но зато ни одна из испанских гаваней не имела бы, подобно голландским, большого значения для высадки. Таким образом, выгода располагать этими гаванями оказывалась невелика, притом же в торговом отношении британский флаг уже отдалился от них из-за пошлин и французские товары по-прежнему находили там предпочтение в мирное и военное время. Все указанные причины, взятые вместе, побудили Первого консула по секрету сообщить посланнику Карла IV Азаре, что, если испанский двор не желает войны, Франция согласна оставить его нейтральным на условиях вспоможения по 6 миллионов в месяц (72 миллиона в год) и заключения торгового договора, который открыл бы французским изделиям сбыт обширнее прежнего.
Такое весьма умеренное предложение не нашло в Мадриде приема, какого заслуживало. Князь Мира тесно общался с англичанами и явно изменял союзу. Поэтому-то, подозревая измену, Первый консул расположил в самой Байонне один из шести лагерей, предназначенных действовать против англичан. Он решился скорее объявить войну Испании, чем позволить ей отстать от общего дела. Для того он приказал своему посланнику, генералу Бернонвилю, потребовать решительного объяснения.
К пособиям от союзников следует прибавить пособие, предстоявшее от держав враждебных или, по крайней мере, недоброжелательных, которые Франция готовилась занять своими войсками. Ганновер брался содержать 30 тысяч человек. Дивизия, сформированная в Фаэнце и отправленная к Тарентскому заливу, содержалась бы за счет неаполитанского двора. Благодаря уведомлениям своего посланника Первый консул знал достоверно, что королева Неаполитанская, руководимая министром Актоном, находится в полном согласии с Англией и что ему вскоре предстоит изгонять Бурбонов из Италии. Наполеон не преминул откровенно объяснить королеве свои намерения. «Я не потерплю англичан в Италии так же, как не терплю их в Испании и Португалии, — говорил он. — При первом знаке содействия Англии вы поплатитесь войной. Я могу сделать вам много добра и много зла. Выбор зависит от вас. Я не думаю присваивать ваши владения, с меня довольно, чтобы они подчинялись моим намерениям против Англии. Но если вы используете их для оказания помощи Англии, я отниму их непременно».