История Консульства и Империи. Книга I. Консульство

Встревоженный поведением русских и жалобами прусских торговцев, король Фридрих-Вильгельм, кроме того, боялся войти в связи, враждебные Франции, что перевернуло бы вверх дном всю его политику, зиждившуюся до тех пор на союзе с ней. Для прекращения такого тягостного, тревожного состояния и прислан был в Брюссель господин Ломбард. Ему поручили внимательно разглядеть генерала, постараться проникнуть в его намерения, убедиться, хочет ли он, как говорят в Петербурге, расширить свои завоевания до Дании и опасно ли в самом деле полагаться на этого необыкновенного человека. В то же время Ломбард должен был постараться выговорить некоторые уступки относительно Ганновера. Фридрих-Вильгельм желал, чтобы корпус войск, занимавших Ганновер, сократили до нескольких тысяч человек. Далее король добивался очистки от военного постоя одной небольшой гавани в устье Эльбы, Куксгавена. Эта маленькая гавань, находясь у самого входа в Эльбу, формально принадлежала Гамбургу, а на деле служила англичанам для поддержания их торговли. Если бы она, под видом гамбургского владения, оставалась свободной от неприятельского постоя, английская торговля шла бы в ней точно так же, как в мирное время. Тогда цель, которую Франция предполагала, не была бы достигнута: истина до такой степени бесспорная, что, когда в 1800 году Пруссия овладела Ганновером, то заняла и Куксгавен.

В вознаграждение этих двух уступок прусский король предлагал систему северного нейтралитета, который кроме Пруссии и Северной Германии простирался бы на новые германские государства, даже, быть может, на Россию, как, по крайней мере, надеялся Фридрих-Вильгельм. По его мнению, это обеспечило бы Франции миролюбие континентальных держав и дало ей полную свободу действий, чтобы сосредоточить все силы против англичан. Так звучали различные поручения, вверенные благоразумию господина Ломбарда.

Королевский секретарь отправился из Берлина в Брюссель с рекомендацией от Гаугвица Талейрану. Ему очень льстила перспектива увидеться и разговаривать с Первым консулом. Наполеон, уведомленный, с чем приехал Ломбард, принял его самым блестящим образом и употребил вернейшее средство к влиянию на его ум, а именно польстил ему беспредельным доверием, раскрытием всех своих планов, даже самых секретных. Впрочем, тогда он мог обнаруживать всего себя, не накликав опасности, и исполнил это с увлекательной прямотой и разговорчивостью. Он говорил Ломбарду, что не желает завоевывать больше ни пяди земли в Европе, что домогается только того, что державы и так уже признали за Францией явными или секретными договорами, соглашается признать независимость Швейцарии и Голландии и принял твердое решение не вмешиваться больше в германские дела. Он имеет в виду одну только цель — унять морское самовластие англичан, без сомнения тягостное для других так же, как и для него, потому что Пруссия, Россия, Швеция и Дания в течение двадцати лет дважды заключали союз для прекращения этого деспотизма.

Пруссии следует помочь ему в этой цели, потому что она является естественной союзницей Франции, получила в последние годы множество услуг от нее и может надеяться получить еще больше в будущем.

Но, чтобы ему остаться победоносным и признательным, требовалась поддержка, усердная и реальная. Двусмысленное доброхотство и более или менее обширный нейтралитет служили слабой помощью. Надлежало совершенно запереть германские берега, понеся, таким образом, некоторые временные тяготы, и объединиться с Францией открытым договором. Того, что с 1795 года называлось прусским нейтралитетом, оказалось недостаточно для обеспечения континентального мира. Для действительной прочности этого мира требовался официальный, публичный, оборонительный и наступательный союз Пруссии с Францией. Тогда уже ни одна из континентальных держав не отважилась бы на коварные умыслы. Англия осталась бы одна, вынужденная бороться с булонской армией. Если же к вероятностям этой борьбы присоединилось бы еще закрытие всех европейских рынков, то англичане вынуждены были бы или искать мира, или оказаться сокрушенными страшной экспедицией, готовящейся на берегах Ла-Манша. Но для этого, твердил Первый консул, нужен полный союз, искреннее и полное содействие. В таком случае он отвечает за успех, обещает осыпать выгодами свою союзницу и принести ей дар, которого она не просила, но пламенно желала в глубине души, — обладание Ганновером.

Прямодушием, пылкостью своих выражений, блеском ума Первый консул не заворожил, как потом говорила в Берлине противная партия, а убедил, увлек Ломбарда, наконец, уверил его, что не замышляет ничего против Германии и что наградой прямого и искреннего содействия Пруссии будет щедрое увеличение ее владений.