Касательно уступок, которые хотел выхлопотать посланник, Первый консул указал все невыгоды их. Оставить английскую торговлю неприкосновенной во время войны значило предоставить англичанам все преимущества. Первый консул даже объявил, что готов за счет французской казны вознаградить торговые убытки Силезии. Во всяком случае, если Пруссия решится заключить оборонительный и наступательный союз, он готов на некоторые уступки по желанию короля Фридриха-Вильгельма.
Убежденный, ослепленный, в восторге от приветливости великого человека, малейшим знаком уважения которого гордились даже государи, Ломбард поехал в Берлин с намерением передать королю и графу Гаугвицу все чувства, переполнявшие его собственную душу.
Первый консул, пощеголяв в Брюсселе блистательным двором и не имея больше никаких важных дел во Фландрии, отправился обратно в Париж, где ему предстояло сделать много дел в сфере администрации и дипломатии.
Продолжая в столице отдавать распоряжения по поводу великой экспедиции, Наполеон торопился окончательно определить свои отношения с главными континентальными державами. В опасениях Пруссии он ясно видел русское влияние, замечал то же влияние и в другом месте, а именно в нерасположении, какое оказывали ему в Мадриде.
В самом деле, испанский кабинет уклонялся от объяснений насчет выполнения Сан-Ильдефонского договора, говоря, что если русское посредничество еще позволяет надеяться на миролюбивое окончание дела, то следует подождать результатов этого посредничества, прежде чем решиться на что-нибудь окончательное. Русская дипломатия склонялась больше к Англии, нежели к Франции, и, казалось, не обращала внимания на почтительность одной и упорство другой страны. Новые предложения, присланные из Санкт-Петербурга, как нельзя яснее обнаруживали такое расположение. Россия объявила, что, по ее мнению, Англия должна отдать Мальту ордену Св. Иоанна Иерусалимского, но в вознаграждение не худо бы уступить ей остров Лампедузу, а кроме того — Франция-де обязана предоставить вознаграждение королю Сардинскому, признать и уважать независимость соседних с ней государств, очистить навсегда от войск не только Тарент и Ганновер, но также Этрурское королевство, Итальянскую республику, Швейцарию и Голландию.
Условия эти, допустимые в некоторых пунктах, оставались решительно недопустимы во всех прочих. Вознаградить Пьемонтского короля было для Первого консула нетрудно, и он соглашался употребить на этот предмет Парму или что-нибудь равноценное ей. Очистить от войск Тарент и Ганновер по восстановлении мира разумелось само собой, как естественное следствие мира. Но вывести войска из Итальянской республики, которая не имела собственной армии, из Швейцарии и Голландии, которым угрожала контрреволюция немедленно по удалении французских войск, значило отдать неприятелям Франции те государства, право располагать которыми она приобрела десятилетними войнами и победами. На такие условия Первый консул не мог согласиться.
Обсудив предложения России, он объявил, что всегда готов принять личный третейский суд самого государя, но отнюдь не переговоры, проводимые его кабинетом. Объявление Первого консула оканчивалось словами, носившими яркую печать его характера: «Первый консул употребил все меры к сохранению мира, его усилия оказались тщетными, и он убедился, что война стала приговором судьбы. Он поведет войну и не сдастся горделивой нации, перед которой уже двадцать лет склоняются все державы».
Как скоро нить переговоров оказалась прервана, Первый консул решил вынудить объясниться и отвечать Испанию. Каким образом думала она исполнить договор Сан-Ильдефонсо? Примет она участие в войне или останется нейтральной, доставив Франции денежное вспоможение вместо помощи войском и кораблями? До решения этого вопроса Первый консул не мог посвятить все свое внимание приготовляемой экспедиции.
Испании чрезвычайно не хотелось объясняться, и это нежелание поставило ее в самое неприятное положение относительно Франции. Обременительным оказалось следовать за соседней державой во всех превратностях ее политики, но, связав себя узами оборонительного и наступательного союза с Францией, Испания приняла на себя обязательство, последствия которого был бесспорны. Помимо этого обязательства, держава явно потеряла прежний свой благородный дух, иначе не решилась бы устраняться от действий в то время, когда в последний раз возник вопрос о морском первенстве. Если Англия одерживала верх, для Испании не существовало уже ни торговли, ни колоний, ни галеонов, ничего, что в течение трех веков составляло ее богатство и величие. Побуждая к действию, Первый консул вынуждал ее выполнить не только формальное обязательство, но и важнейшие обязанности испанского кабинета перед своим народом. Принимая в расчет бессилие Испании, он оставлял ей нейтралитет, давал возможность по-прежнему получать мексиканские пиастры и требовал только употребить часть их на войну, предпринятую для общей пользы, одним словом, выплатить долг деньгами, при невозможности оплатить его кровью.