История либерализма в России, 1762–1914

Признание принципиальной возможности несмотря на противоречие с Манифестом 17 октября предоставить только царю законодательную власть по вопросам, касающимся императорского дома, явилось прецедентом для того, чтобы применить тот же подход к церковному и военному законодательствам. Витте к тому же подчеркивал, что интересы государства выше логики законов, а следовательно, несмотря на Манифест и на другие законы, которыми введен был конституционный строй, законодательная и исполнительная власть царя должна быть достаточно широка и глубоко связана с самой конституцией, для того чтобы предупредить в будущем смуту во всем государстве³¹.

Из австрийской конституции позаимствовали норму, согласно которой при возникновении чрезвычайных обстоятельств правительство имеет право в промежутках между сессиями народного представительства и с одобрения царя издавать указы, которые приравниваются законам. Однако не позже двух месяцев после начала очередной сессии народного представительства министр, ответственный за изданный указ, обязан представить народному представительству законопроект, соответствующий указу. Если он этого не сделает, или если народное представительство отклонит законопроект, указ, изданный во время перерыва парламентской деятельности, считается упраздненным. Это — содержание знаменитой статьи 87 основных законов, в которой кроме того подчеркивалось, что подобные Указы ни в какой мере не могут менять ни основной закон, ни статут Думы, ни статут Государственного Совета. Необходимость такого постановления совершенно очевидна особенно в России, где быстрый созыв чрезвычайных сессий затруднен был необычайными размерами государства. При разумном подходе нельзя было упрекать государственную власть (как это часто делали радикальные круги) за то, что она ввела это постановление; упрекнуть ее можно было только в том, что она слишком часто использовала полномочия, дарованные ей этой статьей конституции, иными словами, что она этой статьей злоупотребляла.

Интересно обсуждение этого пункта в совещании. Витте указал на то, что монарху полагается полномочие при возникновении необычайных обстоятельств не только провозглашать военное или особое положение в отдельных областях страны, но без этого издавать указы с целью предохранить государство от грозящей ему опасности. Однако такие указы должны оставаться в силе лишь на время чрезвычайных обстоятельств³². Против этого предложения Витте высказался Сабуров. «Совершенно верно, — сказал он, — что правительству, в особых обстоятельствах, должны быть даны исключительные полномочия. Но все-таки эти полномочия должны быть определены»³³, а этого, по его мнению, как раз и не хватало в предложенном Витте постановлении. По мнению оберпрокурора Святейшего Синода, князя Оболенского, включение в конституцию этого постановления, носившего вполне общий характер, равносильно было принципиальному устранению народного представительства³⁴. Сам Витте подтвердил, что толкование Оболенского правильно. Он сказал: «Во всех государствах бывали такие минуты, когда становился необходимым coup d’etat. Дай Бог, чтобы нам не пришлось этого пережить. Но если придется, то лучше иметь в этом случае возможность опереться на закон, чтобы можно было совершить не coup d’etat, а произвести переворот на основании закона»³⁵. Однако другие участники совещания не были убеждены доводами Витте. Даже абсолютно антилиберальный министр юстиции Акимов заявил: «Во всем мире нет таких законов, которые предусматривали бы государственный переворот… Предусматривать в основных законах государственный переворот — пагубно. Если есть сила, можно совершить государственный переворот и без закона. Если ее нет, то и с законом переворот не сделаешь»³⁶. После того, как и Фриш, а затем еще раз Сабуров высказались против предложения Витте, император также занял позицию против принятия в конституции предложенного Витте постановления³⁷.

Я попытался тут разъяснить, в какой мере законодательная власть, согласно конституции, принадлежала Думе, а в какой мере она по-прежнему оставалась за царем. Теперь я обращаюсь к вопросу власти исполнительной. Согласно конституции 23 апреля 1906 года, исполнительная власть в полной мере принадлежала исключительно царю (статья 10). Он пользовался этой властью непосредственно по отношению к верховному управлению, в то время как по отношению к подчиненному управлению власть передавалась определенным учреждениям и лицам, как предписывал закон (статья 10).