История любви

Инстинктивно остановился перед дверью, где кто-то долбил (сердито?) прелюдию Шопена. Я на секунду замер. Играли паршиво – сбивались, начинали снова, масса ошибок. В одной из пауз я расслышал женский голос: «Черт!». Должно быть, Дженни. Я распахнул дверь.

За роялем сидела девица из Рэдклиффа. Подняла голову. Некрасивая, плечистая рэдклиффская хиппи, раздосадованная моим вторжением.

– Что за явление, студент? – сказала она.

– Мимо, мимо, – ответил я и закрыл дверь.

Потом обошел Гарвард-Сквер. Кафе «Памплона», «Томмиз Аркейд», даже «Хэйес-Бик» – там собирается богемная публика. Бесполезно.

Куда могла деться Дженни?

Метро уже закрылось, но если она сразу пошла на Гарвард-Сквер, то могла еще успеть на поезд в Бостон. До автобусной станции.

Почти в час ночи я сунул в щель автомата четверть доллара и две десятицентовых. В будке на Гарвард-Сквер.

– Алло, Фил?

– Ну… – сонно отозвался он. – Кто это?

– Это я, Оливер.

– Оливер! – голос был испуганный. – Что-то с Дженни? – быстро спросил он.

Если он спрашивал меня, значит ее там нет?

– А, нет, Фил, нет.

– Слава богу. Как ты, Оливер?

Уверившись, что дочь в безопасности, он заговорил приветливо и спокойно. Как будто его и не выдернули из сна.

– Прекрасно, Фил, все замечательно. Прекрасно. Скажите, от Дженни что-нибудь слышно?

– Не много, черт возьми, – ответил он на удивление спокойным голосом.

– Как это, Фил?

– Да так, черт возьми, что должна звонить чаще. Знаешь, я ей не чужой.

Если можно почувствовать облегчение и одновременно впасть в панику – как раз такое произошло со мной.

– Она с тобой там? – спросил он.

– А?

– Дай ей трубку. Я сам на нее наору.

– Не могу, Фил.

– А, спит? Если спит, не буди.

– Ладно.

– Слушай, ты, негодяй… – сказал он.

– Да, сэр?

– Какая такая даль – Крэнстон, что вы не можете заехать в воскресенье, черт возьми? А? Или сам приеду, Оливер.

– Нет, Фил. Мы приедем.

– Когда?

– Как-нибудь в воскресенье.

– Что еще за «как-нибудь»? Порядочный ребенок не говорит «как-нибудь», он говорит «в это». Оливер – в это воскресенье.

– Да, сэр. В это воскресенье.

– К четырем. Но езжай осторожно. Да?

– Да.

– И в следующий раз звони за мой счет. Ты понял?

Он повесил трубку.

Я стоял, потерянный на этом острове, на темной Гарвард-Сквер, и не знал, куда теперь идти и что делать. Подошел цветной парень и спросил: «Догнаться хочешь?» Я рассеянно ответил: «Нет, спасибо, сэр».

Я уже не бегал. Куда спешить теперь – к себе, в пустой дом? Час был поздний, и я окоченел – больше от страха, чем от холода (хотя тепло не было, можете поверить). За несколько ярдов я увидел кого-то сидящего на верхней ступеньке. То ли зрение меня дурачило – фигура была неподвижна.

Но это была Дженни.

Сидела на верхней ступеньке.

Я так устал от страха и так обрадовался, что не мог заговорить. И почти надеялся, что она огреет меня чем-то тяжелым.

– Джен?

– Олли?

Оба говорили чуть слышно – так что невозможно было понять, с каким чувством.

– Я забыла ключ, – сказала Дженни.

Я стоял внизу и боялся спросить, сколько она тут сидит, – думал только о том, что страшно ее обидел.

– Дженни, прости меня…

– Тихо! Любить – это значит никогда не должен говорить «прости».

Я поднялся к ее ступеньке.

– Я хочу лечь спать. Ладно? – сказала она.

– Ладно.

Мы поднялись в нашу квартиру. Пока раздевались, она смотрела на меня ободряюще.

– Оливер, я серьезно сказала.

На этом разговоры закончились.

14

Письмо пришло в июле.

Оно было переслано из Кембриджа в Денис-Порт, так что новость дошла до меня, наверное, на день позже. Я помчался туда, где Дженни надзирала за игрой своих детишек в кикбол (или во что-то еще), и произнес тоном Богарта:

– Идем.

– А?

– Идем, – повторил я так властно, что она сразу пошла за мной к воде.

– Что такое, Оливер? Может, объяснишь, черт возьми?

Я размашисто шагал к пристани.

– В лодку, Дженнифер, – скомандовал я, указывая рукой с письмом, на которое она даже не обратила внимания.

– Оливер, я за детей отвечаю, – запротестовала она, уже переступив через борт.

– Оливер, черт возьми, ты объяснишь, что происходит?

Мы были уже в нескольких сотнях ярдов от берега.

– Я должен кое-что тебе сказать.

– А на суше ты не мог?

– Нет, черт побери! – крикнул я в ответ (мы оба не сердились – просто ветер был такой, что приходилось его перекрикивать). – Я хотел наедине. Смотри, что у меня!

Я помахал конвертом. Она сразу разглядела шапку:

– Э… юридический факультет Гарварда! Тебя выгнали?

– Оптимистка-стерва, еще попытка! – крикнул я.

– Ты идешь первым, – догадалась она.

Мне было почти стыдно сказать правду.

– Не совсем. Третьим.

– А-а, – сказала она. – Только третьим?

– Слушай – я все равно попадаю в «Ло-ревью».

Она сидела с ничего не выражающим лицом.

– Дженни, – почти заскулил я, – скажи хоть что-нибудь, ей-богу!

– Ничего не скажу, пока не познакомлюсь с номером первым и номером вторым.

Я смотрел на нее, ожидая, что сейчас она перестанет сдерживаться и улыбнется.

– Ну, Дженни? – взмолился я.

– Я ухожу. Прощай, – сказала она и прыгнула в воду.

Я тут же нырнул следом, и через минуту мы уже оба держались за борт и смеялись.