Останавливаясь во многих своих работах, письмах на вопросе об относительно самостоятельном характере идеологических образований, их активности, об обратном влиянии надстройки на базис, идеологии на экономику, политику, общественную жизнь, различные сферы общественного сознания, Энгельс в полном объеме относит все это и к религии. Более того, как показывает практика, подобное религиозное влияние может быть столь значительным, что внешне выглядит «определяющим», «первичным» в отношении социальной действительности. На отмеченной аберрации восприятия Энгельс не раз подробно останавливался, в частности, в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии», анализируя сущность идеалистического подхода Л. Фейербаха к содержанию крупных переворотов в общественной жизни, происходящих, с точки зрения последнего, от религиозных «революций». Причины и следствия в подобной интерпретации попросту меняются местами[1494]
.В период 80 – 90-х годов Энгельс продолжает особое внимание уделять анализу значения и роли, которые в различные исторические эпохи принимают в обществе атеизм и религия. Он продолжает линию критики традиционного клерикально-теологического тезиса «все (хорошее) – от религии», обозначенную еще в ранних работах его и Маркса. Этот же тезис, по существу, был принят на вооружение и многими представителями буржуазного атеизма и антиклерикализма, только знак поменялся с плюса на минус: «все общественные беды, теневые стороны жизни людей – от религии».
Энгельс на ряде конкретных примеров показывает, что «обратное влияние» религии и атеизма может носить совершенно неоднозначный характер, априорный подход к оценке которого означал бы грубое нарушение основных принципов научного исследования. Так, Энгельс прекрасно видел и учитывал то обстоятельство, что религию, религиозные средства и формы могут использовать в своих целях различные, даже противоположные классы, общественные группы и движения, как реакционные, так и прогрессивные. И так же как религия, столь же неоднозначными в своих социальных проявлениях способны стать материализм и атеизм.
Очень характерно в этом отношении введение к английскому изданию «Развития социализма от утопии к науке», написанное в 1892 году. В нем Энгельс анализирует различия в использовании религии и атеизма, а также материализма, в своих классовых интересах идеологами буржуазии Англии и Франции в эпоху их борьбы с феодальными институтами, освящаемыми церковью. Если «ставка» французских просветителей была сделана на материализм и приближающийся к атеизму деизм, то английские буржуа всецело надеялись на религиозные средства идеологической борьбы и в кальвинизме, как писал Энгельс, нашли «себе готовую боевую теорию»[1495]
. Вместе с тем идеи материализма и «проатеистического» деизма в Англии были тесно связаны с антибуржуазным политическим направлением аристократии, занимая в тот исторический период соответствующее место в развитии классовых битв на острове. «Вот почему, – отмечает Энгельс, – в противоположность материализму и деизму аристократии, именно протестантские секты, которые доставляли и знамя и бойцов для борьбы против Стюартов, выставляли также главные боевые силы прогрессивного среднего класса…»[1496]Материализм, перекочевав во Францию, становится там теоретическим знаменем Великой французской буржуазной революции. Она явилась именно тем «восстанием буржуазии… которое совершенно сбросило с себя религиозные одежды и в котором борьба была проведена на открыто политической почве»[1497]
.Парадокс ситуации, таким образом, заключался в том, что один и тот же класс в различных обстоятельствах, в различных общественно-исторических и национальных условиях брал на вооружение противоположные по мировоззренческим основаниям учения. Как пишет Энгельс, «чем больше материализм становился символом веры французской революции, тем крепче богобоязненный английский буржуа держался своей религии», открыв скоро «в этой религии также средство для того, чтобы обрабатывать сознание своих естественных подданных и делать их послушными приказам хозяев»[1498]
.