Дорогая Марта!
Понимаю, что тебе не очень приятно читать такое, но потерпи немного и поддержи свою несчастную подругу в тоске и печали. Сегодня я снова ходила проведать Две Луны, и очень вовремя: оказывается, ее семейство собирается покидать эти края. Вигвамы – по-нашему шатры – были уже сложены, свернуты и привязаны к лошадиным спинам. Над кострищами курились столбики серого дыма, будто кто-то размахивал на прощанье платочками; с огородов собраны последние тыквы, торчали только голые колышки, словно вереница печальных тощих человечков. Ты скажешь, что я слишком сентиментальная и мнительная, раз везде вижу знаки расставания, но это помогает мне хоть как-то смягчить боль. Индейцы живут то там, то сям, правда, часто возвращаются на свои старые стоянки, но далеко не всегда. Это много от чего зависит. Так что, возможно, я видела Две Луны последний раз в жизни. Она оставила мне Мим и Тим, «они твои» – произнесла она глубоким хрипловатым голосом, который мне так нравится; по сравнению с ним мой собственный голос – как назойливый колокольчик. Я отнесла кукол домой и посадила на сундук, и теперь, пока я пишу тебе и прощаюсь с дружбой, они смотрят на меня своими личиками без глаз. («Как же они на тебя смотрят, раз у них нет глаз?» – удивишься ты, но уверяю тебя, это возможно.) Я думаю о зиме, которая предстоит Двум Лунам и которая куда суровее нашей: ее семья поднимается вверх по склону голубого холма, чтобы объединиться с другими семьями и найти надежное и защищенное место. «Вместе можно сделать много», – сказала Две Луны и показала пальцами на ладони, как они будут карабкаться по лесистому склону, и я ее поняла.
Мне было нечего ей подарить, все случилось так неожиданно. Только флейта Прекрасного Господина в кармане. Времени на размышления у меня не было, иначе я бы, наверное, передумала – и я отдала ей флейту, Марта, единственное, что у меня было.
Самую дорогую из моих вещей.
Я сунула флейту к ней в торбу, и она пожала мне руки, сразу обе. Флейта играла у меня в голове песню Прекрасного Господина, Уолденского пруда, мира, который когда-то был един, а теперь расхищен и разобщен. Надеюсь, Две Луны тоже слышала эту песню.
Возможно, мы еще когда-нибудь встретимся. Я буду настоящей барышней в шляпке, с зонтиком и перчатками (не верится), а она – скво с ребенком, привязанным за спиной (только собственным, ведь Поющее Сердце тем временем уже вырастет). Мы узнаем друг друга по особым приметам: у нее три родинки на щеке, у самого уха, – если соединить их линией, получится треугольник. А я – ну, у меня тоже найдется, наверное, что-то особенное, что ей запомнилось, правда? Главное, чтобы хотя бы одна из нас узнала другую. Мы внимательно посмотрим друг на друга и, возможно, даже не произнесем ни слова, потому что не всегда нужны слова, а раз это пишет тебе твоя подруга, у которой язык без костей, значит, этому точно можно верить.
Теперь Прекрасному Господину станет еще более одиноко. Но он решил остаться. (А если я его попрошу, может, он вырежет для меня еще одну флейту?) Очаг у него есть, дрова, заготовленные друзьями, сложены под навесом, так что предстоящая зима ему не страшна. (Кстати, у него будет уйма времени, чтобы вырезать сколько угодно флейт.) А я, сказать по правде, Марта, немного боюсь. Матушка очень устала. Джун снова хворает.
Мы совсем одни.
Твоя озябшая,Мэй
