История моей жизни. Наследная принцесса Саксонии о скандале в королевской семье

Моего свекра, принца Георга Саксонского, можно назвать своеобразным человеком; впрочем, ему нельзя отказать в яркости и силе характера. Свой высокий рост он скрывал тем, что слегка сутулился; у него была большая квадратная голова, а на лице выделялись холодные маленькие глазки, которые подозрительно взирали на собеседника из-под кустистых бровей. Когда я с ним познакомилась, он начал стремительно лысеть и потому тщательно зачесывал назад со лба свои редеющие седые волосы, пытаясь скрыть плешь – правда, безуспешно. В военной форме он выглядел вполне внушительно, зато штатская одежда совершенно ему не шла. Кроме того, он предпочитал уродливые низкие туфли, не скрывавшие белых вязаных чулок. Помимо того, что принц Георг был моим свекром, он как будто принял на себя обязанности очень строгой свекрови. Единственное, к чему он, казалось, стремился в жизни, – ревностное исполнение религиозного долга. В своем рвении он настолько преуспел, что с первого дня моего приезда в Дрезден меня буквально пичкали набожностью. Свекор отличался крайней ограниченностью, а его невыносимое ханжество подчас доходило до фанатизма. По-моему, он страдал своего рода религиозной манией, потому что иногда часами лежал, распростершись ниц перед алтарем, и пылко молился всем «своим» особенным святым. Однако стоило ему выйти из часовни, он тут же сбрасывал маску святоши. Такие черты, как терпимость и всепрощение, – по-моему, они являются главными принципами истинно верующих людей – не были ему свойственны.

Принц Георг управлял детьми через страх, и довольно скоро мы с ним схлестнулись по религиозному вопросу. Королева Карола попросила меня вместо нее открыть благотворительный базар в Дрездене. Целью базара был сбор денег на сооружение нового алтаря для протестантской церкви, в котором церковь очень нуждалась. В тот же вечер за семейным ужином я заметила, что мой свекор из-за чего-то очень злится. Я недолго оставалась в неведении; внезапно он повернулся ко мне и объявил, что я достойна всяческого порицания и являюсь отступницей от истинной веры, потому что открывала протестантский базар. Он бушевал и ругался, как одержимый, но я хладнокровно ответила, что, хотя в данном случае я действовала от имени королевы, ни за что не откажусь, если меня снова попросят исполнить такую же обязанность уже от собственного лица. Мои слова лишь подлили масла в огонь, и свекор пришел в такую ярость, что схватил меня за плечо и начал трясти – при всех, включая слуг. Такого обращения я стерпеть не смогла и тут же вышла из-за стола под предлогом плохого самочувствия. Мужу пришлось долго уговаривать меня, чтобы я в ту же ночь не уехала в Зальцбург.

Как большинство тиранов, принц Георг сам был жертвой тирании, так как всецело находился в руках священников, которые заставляли его плясать под свою дудку. Он поручал им шпионить за мной; когда мы находились в загородной резиденции, он прислал священника из Дрездена, чтобы тот служил литургию и заодно докладывал ему о моих поступках. Особенно свекра интересовало, какую литературу я читаю. Помню, однажды на исповеди мне задали вопрос весьма личного свойства, а когда я возмутилась против того, что считала проявлением похотливого любопытства, мне сообщили, что вопрос задан по наущению моего свекра.

Бедный нетерпимый фанатик! Он родился не в свое время. Ему бы жить в славные времена инквизиции… Думаю, тогда его главной радостью в жизни стали бы ежедневные аутодафе, которые он устраивал бы, пока не сжег всех саксонских протестантов.

Моя золовка, принцесса Матильда, – «великая» художница-любительница; кроме того, она выдает себя за покровительницу изящной словесности. Она увлекается многофигурными композициями и рисует на огромных холстах. Если бы Матильда вдруг переключила свое внимание на крошечные жанровые картины, послышались бы плач и стенания фирм, которые поставляли ей материалы. На ее творения уходит огромное количество краски, поэтому она весьма выгодный клиент.