– Разрешение Фридриха-Августа значения не имеет, – возразила королева. – Очевидно, вы забыли правила этикета. Прошу не забывать, что королева здесь
Возмутившись, я сказала, что мой отец позволял моим сестрам кататься на велосипеде, а то, что он считал правильным, наверняка таковым и является. Все мои доводы были выслушаны с высокомерным презрением, и я ушла в вихре гнева и раненой гордости. Придя к себе, я излила душу Фридриху-Августу. Добрый по натуре, он всегда стремился со всеми ладить. Я сделала вид, что уступила, и не стала продолжать уроки.
Прошло несколько дней, и я получила записку от королевы, в которой она просила меня прийти к ней.
– Милое дитя, – начала она, – мне нужно сообщить вам нечто поистине неприятное.
Я молча ждала, когда грянет давно собиравшаяся буря, но, поскольку казалось, что гроза еще далеко, набралась храбрости и с невинным видом попросила:
– Так скажите, в чем дело, тетушка!
Она замялась, а потом поспешно ответила:
– Луиза, сегодня ко мне заходила мадам Х. и сообщила, что вчера вечером вас видели в Большом саду. Вы катались на велосипеде в ГОЛЬФАХ в сопровождении двух актеров из Придворного театра!
Я посмотрела на нее с изумлением, а потом расхохоталась.
– Какая ложь! – воскликнула я. – После нашей последней беседы, когда вы выразили недвусмысленное желание, чтобы я не каталась на велосипеде, я прервала свои уроки! – Затем мною овладел гнев при мысли о злобе, породившей такую клевету, и я осведомилась: – Кто меня оклеветал? Скажите сейчас же – приведите ее ко мне, я хочу с ней поговорить!
– Нет-нет, Луиза, это невозможно. Я обещала не раскрывать ее имени.
Ее слова еще больше разозлили меня.
– Да как вы смеете, – вскричала я, – обвинять меня и не позволять мне посмотреть в глаза той, кто меня обвиняет?!
Я знала, что эту историю усердно пересказывают по всему Дрездену; к слухам относилась с изрядной долей презрения. Вот почему примерно месяц спустя, когда королева вновь послала за мной, я без всяких предисловий спросила:
– Меня снова в чем-то обвиняют?
– Обвиняют? Ну что вы, моя милая Луиза, конечно нет! Я послала за вами, чтобы сказать, что вы все же можете кататься на велосипеде! Мне только что стало известно, что германский император позволяет своей сестре, принцессе Фридерике, ездить на велосипеде по Берлину!
Я посмотрела на королеву – она лучилась от радости из-за того, что император одобряет езду на велосипеде. Мне даже стало жаль эту легко поддающуюся влиянию старую даму.
– Что ж, тетушка, – язвительно заметила я, – вы легко меняете мнение; во всяком случае, мне следует быть вам за это благодарной.
Многочисленные проявления мелкой тирании начали плохо сказываться на мне. Я ожесточилась и перестала следить за своими словами; время от времени я делала что-то только из чувства противоречия к существующей власти. Мой свекор никогда не упускал возможности довести меня до отчаяния; как правило, он не стеснялся в средствах.
Однажды на ужин в замке Пильниц я надела красивое ожерелье из 370 жемчужин, которое в прошлом принадлежало моей сводной сестре Марии-Антуанетте. Вдруг нить, на которую были нанизаны жемчужины, порвалась, и жемчуг рассыпался во все стороны. Жемчужины закатились под столы, стулья и в самые невозможные места. Естественно, сразу же начались усердные поиски жемчужин. И гофмейстер, и многие присутствовавшие на ужине офицеры проявили доброжелательность и, ползая на коленях, собирали жемчуг.
Мой свекор перестал есть и наблюдал за происходящим с преувеличенным интересом. Спустя какое-то время он язвительно заметил:
– Ага… среди спасителей жемчужин, несомненно, есть счастливцы, которых принцесса дарит своей нежной благосклонностью!
Он никогда не упускал возможности уколоть меня; в конце концов я начала относиться к нему с неприкрытой ненавистью. Мои дети также не любили его; всякий раз, как им говорили, что они едут к дедушке, они вопили и катались по полу – более того, делали все, лишь бы избежать встречи с ним.
Помню, однажды, когда он неожиданно столкнулся с катающимся клубком из сердитых маленьких мальчиков, перевел взгляд с них на меня и сказал:
– Луиза, сразу видно, какое воспитание вы даете своим детям!
Однажды моя правительница гардеробной настоятельно посоветовала мне брать пример с королевы Каролы. Она обратилась ко мне с речью в таком роде:
– Ваше императорское высочество, мы будем весьма довольны вами, если вы согласитесь открывать выставки, милостиво принимать просителей, показываться в красивых туалетах и вести светские беседы, когда появляется такая возможность. Чего же более вам желать? Вам предстоит стать королевой, почему вы пытаетесь уклониться от своей участи? Вам следует сознавать, что королеве не пристало иметь «чувства». Ее выбирают для того, чтобы она продолжала династию мужа, чего же более ей ожидать?
– Позволено ли королевам демонстрировать человечность? – поинтересовалась я.