Мы поехали к дому адвоката, но люди бежали впереди экипажа, бросали под колеса цветы и умоляли меня не допускать, чтобы меня выдворяли из Саксонии. От волнения я сильно устала, но, поскольку ночью собиралась покинуть Лейпциг, поговорив о делах с адвокатом, я вернулась на вокзал.
Там по-прежнему было много народу; люди кричали:
– Мы убьем ваших врагов! Вы допустили, чтобы вас растоптали, но ваше молчание красноречивее любых слов!
– Расскажите все; мы знаем, кто ваши враги!
Другие кричали:
– Месть! Месть! Мы не хотим, чтобы Луиза уезжала!
В толпе сновали агенты тайной полиции; они пытались вычислить смутьянов, которые испускают столь предательские выкрики, но их усилия по большей части ни к чему не привели.
Естественно, я ожидала, что мне зарезервируют место, но этого не случилось, и пришлось ехать в «транзитном» вагоне, который следовал во Франкфурт. Поезд был переполнен; если бы не вежливость одного господина, уступившего мне место, я вынуждена была бы ехать стоя.
Так окончился мой coup de tête. Я не жалела о бесполезной и болезненной поездке, ибо она показала, что в Саксонии меня еще любят. Кроме того, я осознала, сколь бесценна бескорыстная любовь. Сидя в душном купе, подвергаясь любопытным взглядам, лишенная всякого королевского достоинства, изгнанница и безутешная мать, я испытывала прилив гордости, когда вспоминала честные, взволнованные лица моих сторонников, и снова слышала крики «Луиза!». Я понимала, что они исходят от верных сердец.
Глава 20
Мой coup de tête вызвал необычайные волнения по всей Саксонии. Газетам запретили печатать репортажи о моем приезде в Дрезден и о том, как меня встретили в Лейпциге. Не разрешалось даже упоминать мое имя. Думаю, останься я еще на сутки, в Саксонии началась бы революция. Власти сознавали всю серьезность положения. В ту ночь, когда я уезжала из Саксонии, ее жители только и говорили обо мне и о том, как несправедливо со мной обошлись. Позже в стране происходили самые необычайные сцены. Обитатели крошечных домиков в глухих деревнях окружали мои фотографии гирляндами цветов, перед ними зажигали свечи. Женщины носили броши с моими портретами. Несмотря на то что полиция запретила продавать открытки с моими изображениями, всего за один день саксонцы раскупили несколько сотен штук таких открыток. Даже через месяц после того, как я покинула Дрезден, спрос на открытки оставался огромным.
Если становилось известно, что тот или иной чиновник благоволит ко мне, он мог распрощаться со всеми надеждами на повышение. После того как я в первый раз покинула Дрезден, в Опере открыли буфет, где продавали превосходный шоколад. Владелец буфета изготовил шоколадные медали с моим портретом. Конфеты назвали «Шоколад „Луиза“». Медали распродавались на удивление хорошо, но однажды руководство Оперы вызвало к себе владельца буфета и приказало закрыть буфет в течение двадцати четырех часов из-за того, что там продается «изменнический» шоколад. Несчастный владелец, принадлежавший к числу моих сторонников, написал мне о том, что произошло, и добавил: что бы ни случилось с его благосостоянием, его преданность мне остается неизменной.
Подобные случаи проявления верности служат для меня величайшим источником утешения. Благодарю всех моих неизвестных друзей, которые пишут мне такие добрые письма! Я ценю каждое полученное мною послание. На свой последний день рождения я получила четыре тысячи поздравительных открыток; прочесть их все – задача довольно утомительная физически, но выполнять такую задачу было приятно, ибо мне писали с любовью.