История о двух влюблённых

Между тем Пакор, паннонский рыцарь, из знатного дома» бывший в свите императора, воспламенился любовью к Лукреции и, будучи красив, почитал свое чувство взаимным и думал, что одна женская стыдливость ему помехой. Она, по обыкновению наших дам, на всех взирала с ласковым лицом: это искусство или, скорее, лукавство, чтобы не разоблачить истинную любовь. Пакор теряет рассудок и не может ничем утешиться, разве что проникнет в мысли Лукреции. У сиенских дам в обычае часто посещать часовню блаженной Марии, нарицаемую Вифлеемской, у первого милевого камня. Туда отправилась Лукреция, провождаемая двумя девицами и некоей старушкою: Пакор последовал за нею, в руке держа фиалку с позолоченными лепестками, в стебле у которой было спрятано любовное письмо, написанное на самой тонкой бумаге. Неудивительно это: сообщает же Цицерон, что ему показывали «Илиаду», так тонко написанную, что она целиком помещалась в ореховой скорлупе{70}. Преподносит Пакор фиалку Лукреции и себя препоручает. Отвергает подарок Лукреция; паннонец настаивает, усердно моля. Тут старушка: «Прими, — говорит, — госпожа, подаренный цветок: чего бояться там, где нет опасности? Дело невеликое, а ты сможешь успокоить этого рыцаря». Последовала Лукреция старушечьему совету и взяла фиалку, а пройдя немного далее, отдала ее одной из девушек. Вскоре им встретились два студента, которые без особых усилий убедили девицу отдать им цветок и, раскрыв стебель фиалки, обнаружили любовные стихи.

Обычно этот род людей был весьма любезен нашим дамам, но после того как императорский двор явился в Сиену, над ними начали смеяться, презирать их и ненавидеть, затем что звон оружия больше услаждал наших дам, чем прелесть учености. От этого вышла безмерная зависть и великое соперничество, и тога искала всеми способами навредить панцирю. Потому-то, когда открылась хитрость с фиалкой, они тотчас идут к Менелаю и просят прочесть письмо. Он, опечаленный, отправляется домой, бранит жену и дом наполняет воплями; жена отрицает свою вину, излагает, как было дело, и приводит старуху в свидетели. Муж идет к императору, учиняет жалобу, вызывают Пакора. Тот признается в проступке и, прося о милости, скрепляет клятвою, что никогда больше не станет докучать Лукреции. Ведая, однако, что Юпитер не гневается, но улыбается вероломствам влюбленных, он питал свой бесплодный пламень тем усердней, чем сильней ему запрещали. Пришла зима и, Нота изгнав, допустила входить лишь Борею. Падает с неба снег; предается забавам город. Бросают дамы снежками на улицы, а юноши в окошки. Тут Пакор, улучив возможность, новое письмо заключает в воск, а воск облепляет снегом и, сделав шар, швыряет в окно Лукреции. Кто станет отрицать, что Фортуна всем правит? кто не жаждет приязненного ее веяния? Ведь час благосклонной судьбы значит не меньше, чем от Венеры прийти, взяв рекомендацию, к Марсу{71}. Иные говорят, что Фортуна не имеет власти над мудрецом, и я в сем уступаю тем мудрецам, которые одною добродетелью наслаждаются, которые, будь они бедны, или больны, иль в Фаларидовом коне{72} заключены, почитают свою жизнь блаженною: однако ни одного такого доселе я не видал и не думаю, что они существуют. Обычная жизнь людская нуждается в благосклонстве Фортуны. Кого хочет, она возвышает, кого хочет, принижает. Кто Пакора погубил, как не Фортуна? Разве не мудрый был замысел — заключить послание в стебель фиалки, и теперь — переправить письмо с помощью снега? Кто-нибудь скажет, что можно бы и осторожнее, — а пособи этой затее Фортуна, сочли бы его и осторожным, и мудрейшим. Но противная судьба шар, выпавший из рук у Лукреции, прикатила к огню, где снег от жара растаял, растопился воск и объявилось письмо, а гревшиеся старушки и бывший там Менелай его прочли, и поднялась новая распря, от коей отделался Пакор не извинениями, но бегством. Эта любовь пошла на пользу Эвриалу, ибо пока муж наблюдает за всеми шагами и поступками Пакора, дает место хитростям Эвриала. Справедливо говорят: нелегко устеречь то, на что многие нападают.