История о двух влюблённых

Это я затем сказал, что хочу, чтобы ты знал о моей любви и о том, что ты можешь для меня сделать. Однако не умолчу, какое здание тут должно воздвигнуться, ибо уже почитаю тебя другою частью моего сердца. Я люблю Лукрецию — и это, дорогой Пандал, не по моей вине приключилось, но веленьем Фортуны, в чьей руке заключен обитаемый нами мир; я не знал ваших нравов, и обыкновения этого города не были мне ведомы. Я думал, ваши женщины что оказуют очами, то и сердцем чувствуют: но ваши дамы прельщают мужчин, г не любят их. Так-то и был я обманут: ведь я мнил, что любит меня Лукреция, ибо она взирала на меня ласковыми очами, и я тоже начал любить ее, думая, что столь изысканная дама достойна ответной любви. Ни тебя, ни твой род я в ту пору не знал. Любил, думая, что любим; ведь кто настолько из камня или железа, чтобы не любить, когда его любят? Но когда я понял, что я ошибся и пойман в западню, то чтобы моя любовь не оставалась бесплодною, я приложил все искусство, дабы ее воспламенить, — пусть равному отплатится равным. Гореть и ничего не спалить — вот был стыд и тревога, изводившая меня денно и нощно необыкновенным образом; и я так был в этом погружен, что не имел силы отступить. И вышло так, что, поскольку я продолжал, равною стала любовь у обоих. Она загорелась; я пылаю; оба мы гибнем; и лекарства, чтобы продлить нам жизнь, не видим, разве что ты нам поможешь. Муж и брат ее охраняют: не так золотое руно стерег неусыпный дракон, а Цербер — врата Орка, с каким тщанием ее запирают. Я знаю ваше семейство; знаю, что вы среди знатнейших в этом городе, богаты, могущественны, любимы; если б я никогда не знал эту женщину! Но кто может противиться судьбам? Я не выбирал ее — случай дал мне ее любить. Так обстоит дело: доныне наша любовь скрыта, но если не вести дело хорошо, то принесет она — да отвратят вышние! — великое бедствие. Я мог бы, пожалуй, себя обуздать, если б уехал отсюда, хотя это и было бы для меня тяжелее некуда. Однако я бы это сделал ради вашей семьи, если бы видел в этом пользу. Но я знаю ее страсть: или за мною последует, или, принужденная остаться, наложит на себя руки, что было бы вечным бесчестьем вашему дому.

Итак, чего я от тебя хочу и ради чего тебя призвал — дело, д ля вас важное: предотвратить это бедствие. И нет тут другого пути, только если ты станешь нашей любви возницею и попечешься, дабы огонь, хорошо спрятанный, не был обнаружен. Я вручаю себя тебе, отдаю и предаю; услужи нашей любви, чтобы не разгорелась еще сильней от препятствий. Позаботься, чтоб мы могли встретиться, — от этого быстро уймется пыл и станет сносней. Ты знаешь все входы в дом; знаешь, когда мужа не бывает; знаешь, как можно меня провести внутрь. Надобно следить за его братом — он в этих делах слишком проницателен и Лукрецию стережет ревностно, будто он ее брат, все слова, ею оброненные, все кивки, всякий раз, как она вздохнет или прочистит горло, каждый кашель и смешок{75} внимательно наблюдает. Надобно от него отделаться, а без тебя это не выйдет. Итак, будь здесь, и когда муж намерится уйти, извести меня и отвлеки остающегося брата, чтобы не был сторожем подле Лукреции и не призвал других сторожей: тебе он поверит и, может статься, — да позволят боги! — поручит тебе эту должность. Если ты ее получишь и мне пособишь, как я надеюсь, то дело сделано. Ведь ты сможешь, пока другие спят, пустить меня тайно и неистовую любовь унять.

Какие из этого происходят выгоды, я полагаю, твоему благоразумию ясно видно. Во-первых, соблюдешь честь семейства, утаив любовь, которая если станет явной, то на ваше бесславие; родственнице своей сохранишь жизнь, а Менелаю сбережешь жену — ведь не столько ему вреда, что на одну ночь она будет моею при общем неведении, как если на глазах всего народа лишится он ее, за мною последовавшей. Римского сенатора супруга, Эппия, за гладиатором следом в Фарос, к Нилу пошла и к Лага стенам знаменитым{76}. Если же Лукреция решит последовать за мною, знатным и могущественным, — какой позор вашему дому! какое народу посмешище! и не только ваше, но всего города бесславие. Возможно, кто-нибудь скажет: лучше истребить железом или извести ядом женщину, чем позволить ей такое. Но горе тому, кто оскверняется человеческой кровью или большим преступлением отмщает меньшее!

Не увеличивать следует зло, но умалять; из двух благ нам надлежит выбирать лучшее, а между злом и благом — благо, но из двух зол — то, что меньше.