Читаем История одного поколения полностью

— Я слышал, что войска уже движутся к Москве, — отвечал Денис.

— Как — движутся? — не унимался Ястребов. — Прогулочным шагом, что ли? А где милиция? Я только что прошелся по центру от самой Лубянки — ни одной патрульной машины! Закрылись в своих отделениях и собственное оружие стерегут? Что творится, хотел бы я знать.

— Классическая ситуация двоевластия, когда большинство властных структур выжидают, чья возьмет. Все это уже было в нашей проклятой истории…

— Эх, мне бы твою невозмутимость!

— Да я беснуюсь не меньше тебя! — взбеленился Князев. — Но что делать, если, как и в девяносто первом, остается только ждать? Расскажи лучше, как живешь. Впрочем, я знаю, что ты теперь работаешь в «Столичных известиях» — читал твои статьи.

— Ну, а тогда что рассказывать. Сам-то как?

— Защитил кандидатскую, преподаю в одном частном университете и потихоньку собираю материал для докторской.

— Все ясно. — Михаил бросил окурок в костер, разведенный у подножия памятника Юрию Долгорукому, и немедленно прикурил новую сигарету. — Однако сегодня нас что-то маловато… В девяносто первом было гораздо больше — и Дубовик, и Попов, и Гринев, и Демичев! Где они все, черт бы их подрал? Неужели заматерели, обзавелись семьями и теперь сидят по домам?

— Не знаю, — пожал плечами Денис. — Я уже давно ни с кем не созванивался.

— Получается, что на этот раз из всего нашего класса только мы с тобой пришли защищать демократию?

— Похоже, что так…

Однако Князев ошибался — и буквально через минуту убедился в своей ошибке.

— А сейчас перед вами выступит бывший депутат Верховного Совета Эдуард Архангельский, который одним из первых сложил с себя депутатские полномочия, — объявили с балкона Моссовета.

Толпа недружно захлопала.

— Что-что-что? — изумился Ястребов. — Эдик был депутатом? Интересно — от компартии, что ли? А ну-ка пойдем послушаем этого проходимца. — Увлекая за собой не менее удивленного Князева, он снова затесался в толпу, стараясь пробиться поближе.

Архангельский выступал весьма эффектно, явно играя на публику — простоволосый, то и дело поправляющий очки, в светлом плаще нараспашку и белой рубашке с галстуком. Он производил впечатление «а ля революционный демократ», как не преминул заметить Князев.

Прежде всего Эдуард заклеймил позором «врагов демократии и всех, кто страшится радикальных перемен, необходимых нашему обществу»; затем призвал собравшихся «забить последний гвоздь в гроб Советской власти, выродившейся в собрание черносотенцев», и, наконец, лично прошелся по «вождям кровавого мятежа» — Хасбулатову и Руцкому.

— Они похваляются чемоданами компромата, — гневно звенел голос Архангельского, — но при этом настолько попрали все границы морали и чести, что их самих уже ничем не проймешь. Нельзя скомпрометировать людей, чья совесть представляет собой половую тряпку!

— Ишь как глаголет — заслушаешься! — ехидно заметил Ястребов, когда Архангельский, сорвав свою порцию аплодисментов, удалился в здание, уступив место на балконе другому оратору. — А ведь много лет старательно и прилежно делал партийную карьеру!

— Ты думаешь, он почуял, откуда ветер дует, и решил вовремя переметнуться?

— Думаю, да, и это меня весьма обнадеживает. Если уж такой осторожный и осмотрительный конъюнктурщик рискнул засветиться здесь, значит, с Верховным Советом скоро будет покончено.

— Ладно, черт с ним, — заявил Денис, поправляя шарф, выбивавшийся из-за воротника старенькой кожаной куртки, — пойдем вернемся к костру, погреемся.

— А может, спустимся вниз, к «Националю»?

— И что там?

— Бабушки народным согревающим средством торгуют.

— Водкой, что ли?

— Ну не чаем же с малиной!

— Что-то мне не хочется сегодня пить.

— Как знаешь, — пожал плечами Ястребов.

Они немного потоптались у одного костра, а затем не спеша направились к другому, разведенному возле баррикады, перегораживавшей Петровку у здания Генеральной прокуратуры.

— Что-то мне сейчас Юрик Корницкий вспомнился, — внезапно заявил Денис. — Вовремя свалил чувак! Хорошо ему теперь, сидя у телевизора и попивая пивко, наблюдать за тем, что тут у нас происходит.

— И это говорит историк, находящийся в самой гуще исторических событий! — с улыбкой упрекнул Михаил. — Зато через несколько лет ты об этой ночи еще будешь своим студентам рассказывать, как, наверное, уже рассказываешь об августе девяносто первого.

— Ты прав, — вяло отмахнулся Денис, — но то ли из меня хреновый историк, то ли у тебя превратное представление о людях моей профессии. Историк должен сидеть в теплом кабинете и анализировать происходящее с точки зрения общемировых процессов, а не мерзнуть в толпе на площади — отсюда многого не увидишь.

— В принципе, я согласен. Эх, жаль, нет у нас с собой приемника… Слушай, а это что такое — да у него там, кажется, телевизор?

Князев посмотрел в указанном направлении и увидел нескольких человек, сгрудившихся возле припаркованной у здания бывшего архива ЦК КПСС иномарки. Владелец машины выставил на капот маленький переносной телевизор, работавший от автомобильного аккумулятора.

Перейти на страницу:

Все книги серии Рожденные в СССР

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее