— У Мадины на груди была родинка. У тебя тоже есть родинка, Маша сказала. И едва не поймала меня на лжи, ведь я вроде как должен знать об этом. Не сочти за наглость, проконсультируй для будущих непопаданий в неловкие ситуации: где она расположена? Можешь показать на мне, не обижусь.
— Не будем об этом, ладно? — Хадя сразу как-то отдалилась, хотя осталась на месте. — У нас продукты кончаются. Муки пока много, и без хлеба и всего, что из теста, мы не останемся, но мясо кончилось, овощи только в соленьях, которые твоя мама оставила, а зелени и фруктов вовсе нет. Может, мне рискнуть с быстрым выходом в магазин?
— Ни в коем случае. Еще день-два, и я смогу сходить. Но если ты засиделась в четырех стенах так, что выть хочется, можно что-то придумать.
— Не надо ничего придумывать, продержимся сколько нужно.
Хадя стала готовиться ко сну. Моя рубашка, любовно сложенная в несколько раз, заняла место в пределах досягаемости, в одном белье Хадя впрыгнула в недра холодного сэндвича, составленного из одеяла и покрывал. Она спала на полу, где раскатывался уже неоднократно опробованный рулончик из всего, что нашлось под рукой. Раньше его раскладывали на полу кухни, но объект помощи находился в комнате, поэтому хлипкая перинка присоседилась к кровати. Хадя спала рядом со мной, и стоило моей голове незаметно подвинуться, а лицу обернуться и склониться, как открывалась лучшая из картин всех времен. К темноте глаза привыкли давно. Что такое темнота в освещенном городе после полной слепоты?
— Хадя!
— Что-то нужно?
Словно и не спала. Глаза глядели почти с материнской заботой. Из-под защитной стены одеяла торчало нежное плечо, мягкое и беззащитное, остальное только угадывалось — овеществленное чудо, живущее в этот миг исключительно для меня.
— Хадя, хочу сказать спасибо. За все.
— История перевернулась, да? Сначала ты ругал меня за «спасибы», теперь моя очередь. Мы оба делаем то, что должны, пусть это не согласуется с какими-то правилами. Правила пишутся для людей, а главное правило для человека — оставаться человеком.
— Не все выбирают человечность, когда прижмет. Мне повезло.
Получилось приторно, но Хадя улыбнулась.
— Мне тоже. Давай спать.
— Подожди. Можно нескромный вопрос?
— Нет.
— А околоскромный?
— Чувствую, что не отстанешь, и пойдут сотни вариантов скромности, которая, как свежесть, не бывает второго сорта, она либо есть, либо нет. Говори, а насчет ответа я решу.
— Ты была влюблена?
— Это нескромный вопрос, ответа не будет. Давай спать.
— Прости. Меняю тему. На той вечеринке, где мы с Мадиной и с тобой вновь познакомились, она спросила меня: мог бы я украсть невесту?
— Правда? И что ты сказал?
— Сморозил какую-то чушь, не заглядывая вглубь вопроса. Сейчас мне интересно: а ты хотела бы, чтобы тебя украли?
Могло показаться, что Хадя заснула. Нет, она думала.
— Нет, — бесповоротно раздалось в ночи.
А что-то во мне так надеялось на другое.
— Но…
Хадя перебила:
— Никаких «но», по нашим обычаям невесту крадет тот, для кого она уже невеста. Отношения на воровстве не строят, все должно быть честно.
— Кстати, о честности. Отек начал спадать, и я уже могу разглядеть твой силуэт.
— И давно? — Она мгновенно завернулась в одеяло по самые щеки. — Весьма многозначительное признание в момент разговора о честности. Не отвечай, не хочу знать, это может поставить обоих в глупое положение и испортить отношения. Спокойной ночи.
— Спокойной.
Хадя закашлялась. Не в первый раз, насколько я успел заметить. На полу холодно, и я помню, как там сквозило. И подобие перины, что лежит на проходе, жидковато, никак не для девушки.
— Хватит мне барина изображать, давай меняться местами.
— Ты больной, то есть раненый.
— А ты девушка. Мой довод круче. Перекладывайся.
Я смотрел на нее сверху, с уровня кровати, и это решило дело. Когда чужие глаза далеко, ей комфортнее.
— Хорошо. Переходи вместе с одеялом.
Два ватно-тряпичных свертка совершили в ночи движение, напомнившее брожение сонных пингвинов.
— Где бы ты хотела жить, здесь или на юге? — полетело в ночь с моего нового места.
— Никогда не думала.
— Как можно не думать о будущем?
— На самом деле это не имеет значения. Найдется, кому думать, а мне нужно будет думать о нем.
— Знаешь, мне очень нравится твоя логика.
— Это приятно. Давай спать.
Я глядел в бетонное небо с долины пола, окружавшей возвышенность кровати, где высоко в горах, невидимая и неслышимая, ждала своего джигита недоступная горянка. Хоть сейчас пиши легенду в таком стиле и объявляй ее древней, и все поверят. Потому что красиво и романтично, как всегда бывает в древних сказаниях. А для меня эта легенда — вот она, здесь. Со мной в середине мира. И внутри меня. В сердце. И легенда эта не про каких-то посторонних парня и девушку. Это я гляжу в небо с покрытой линолеумом долины, а высоко в горах ждет своего джигита недоступная горянка.
И в то же время: «Где бы ты хотела жить? — Не имеет значения».
Глава 2
Все предыдущие дни телефон бесконечно звонил и пикал сообщениями. Отвечать я не мог, но выход нашелся.
— Хадя, еще не спишь?