История одной любви. Окончание

Мы остались одни. Из щели в ворохе одял меня прожег взгляд:

— Ты понимаешь, что будет, если через три дня не пройдет?

— Это хороший мотив выздороветь. В любом лечении главное — желание пациента.

Наши четыре глаза, не отрываясь, глядели на ампулы. Хадя не выдержала:

— Кто будет делать уколы?

— Придется мне.

— Ни за что!

— Тогда собирайся, едем в больницу.

Под тряпичным ворохом что-то долго возилось, вздыхало и елозило, борясь с собой.

— Я попробую сама себе сделать.

— Не мудри, эта глупость даже не рассматривается. У нас три дня на выздоровление, иначе будут проблемы. Надо было попросить Филькиного брата, может быть, за отдельную плату он согласился бы заезжать и…

— Нет!!! Разве для этого нельзя нанять женщину?

— Пороюсь в сети, может, кто-то согласится. Нужно, чтобы она жила в пределах досягаемости и не болтала языком.

До Хади дошла вся бесцельность мероприятия. Основные доводы «против», о которых я умолчал, она высказала сама:

— Даже если такая найдется, у нас нет ни уверенности в ней, ни денег. Ты когда-нибудь делал укол?

Я отвел глаза.

— В кино сто раз видел, а еще у нас есть всезнающий интернет.

Следующие полчаса мы по раздельности изучали всевозможные мастер-классы для «чайников». Как любое дело, уколы казались простыми только на вид. Несколько мелочей, о которых категорически нельзя забыть во время процесса и которые выполнялись почти одновременно, напоминали сдачу экзамена по вождению, если до этого ни разу не сидел за рулем.

Настал час Икс. Когда набранный шприц выпрыснул воздух, я замер в ожидании, а в ответ ничего не произошло. Хадя физически не могла совершить то, что логически ей обосновал мозг и что в теории должны были сделать руки.

— Больная, немедленно обеспечьте лечащему врачу фронт работ, — потребовал я. — Или эту линию фронта перейдут чужие дивизии.

— Только попробуй.

— Ты мне помогала? Лечила? Ухаживала? Ситуация изменилась, теперь я отвечаю за твое здоровье, поэтому — молчать и не рыпаться, а то ремень недалеко, а как я им управляюсь, ты видела.

С непередаваемой неохотой одеяло сдвинулось, под ним опустилось то, что ни при каких других обстоятельствах передо мной не опустилось бы. Мне открылось примерно с ладонь категорически запретной гипнотизирующей красоты.

— Если ты об этом кому-нибудь хоть словом…

Хадя умолкла. Угроза с ее стороны звучала устрашающе. Она грозила не мне, она сообщала, что в таком случае сделает с собой. И ведь сделает.

Когда с чувством выполненного долга я устало отвалился на пол, одежду можно было выжимать. Руки дрожали, взгляд проследил, как прижатая ватка исчезла под одеялом.

— Если маленькое действие отнимает столько сил — как медики выдерживают восьмичасовой рабочий день?

— Им не приходится воевать с пациентами. — Из тряпичного кокона выглянул виноватый глаз. — Прости, я вела себя как идиотка. Это же все для меня.

Снова ненужные благодарности. Ненавижу.

— Хочешь чаю? Лежать! Предлагаю — значит, сам и приготовлю.

Если бы все было так просто. Чашки вываливались из рук, сахар просыпался, вода перелилась. Пальцы еще горели от прикосновения к запретному, мозги заваривались быстрее пакетиков. У каждого поступка, как известно, имеются два мотива, благородный (для внешнего пользования) и настоящий. С точки зрения Хади, я повел себя как мужчина, когда сломал ее глупое сопротивление и едва ли не силой заставил принять лечение. В реальности мужчина во мне говорил совсем другим местом. Не только душу, но и каждую клеточку организма тянуло к спутнице, которую послала судьба. Да, судьба, теперь нет никаких сомнений. Именно поэтому я забыл про единственную кровать и вообще про все, когда со мной случилось несчастье. Хадя была тем человеком, с которым мне хотелось быть.

Между тем приближалось новое испытание, о котором каждый из нас думал, и каждый молчал. Наступала ночь. Как расположиться? Теперь второго места нет, рулон распотрошен ради дополнительных покрывал. Одно-два из них можно временно изъять в помощь обездоленным, но на холодном полу, где одно воспаление уже заработано, на таком псевдо-коврике к утру компанию ему составит второе. Остается два варианта: укутать больную еще и собой, на что гордая горянка никогда не согласится, либо одеть все, что найдется под рукой, и спать на полу на остатках вещей, которые по какой-то причине надеть не удалось.

Когда оттягивать решение дальше стало нельзя, я объявил:

— Хадя, пока ты больна, я не уйду ночевать к себе.

Она приняла это беспрекословно. Смирилась или порадовалась — неизвестно, одеяльный сверток никак не отреагировал. Больная выныривала из него какой-то частью исключительно для еды и питья.

С питьем дела обстояли прекрасно, сахар с заваркой куплены с запасом, а с едой скоро начнутся проблемы. Я сварил кашу, на очереди — пюре и макароны. Если захочется большего, надо идти в магазин, а для этого нужны деньги.