История одной семьи

Варшавское шоссе тогда представляло зону самой значительной опасности. Вблизи нашего дома был переход, ведущий на противоположную сторону, но светофор не стоял. И на этом месте постоянно случались наезды на пешеходов и очень часто на детей, потому что на той стороне находилась средняя школа.

Мама была в некоторой степени фаталисткой. Она была свидетельницей многих аварий и ДТП и, несмотря на то, что в нашей семье был опыт такого происшествия (мы жили на Таганке и мой брат Генка, отправившись за капустой для своего именинного пирога в день своего 15-летия, был сбит грузовиком, вследствие чего была сломана нога, и он получил во дворе кличку «Хромой»), мама почему-то заявляла, что не верит в возможность аварии с кем-то из её близких.

Выяснилось, что маму сбил милиционер-мотоциклист, она ударилась о столбик перехода и была чуть ли не разбита вдребезги. А милиционер, не удержавшись в седле от удара, отлетел под колёса тяжёлого грузовика и тоже погиб на месте. Водитель грузовика был признан невиновным. Повторяю, на переходе не было светофора. Гораздо позже, когда мы уже уехали с Варшавки, там поставили светофор, а позже устроили и подземный переход.

* * *

Маму хоронили числа 25 сентября, а когда я 30 числа пришла на очередной осмотр к своему лечащему врачу, та сразу заподозрила неладное.

«Что случилось?» – спросила врач. Я была ей вынуждена рассказать про свою беду. «Всё, – сказала она, – я вас домой не отпущу. Отправляйтесь-ка, голубушка, в роддом, на сохранение». У меня совершенно не было сил сопротивляться. Я только беспомощно спросила: «А как же муж?»

На что врачиха ответила, что мы подождём его вместе здесь. Оказывается, у неё был Лёвин рабочий телефон, и она его немедленно вызвала. Лёва приехал очень быстро, уговорил врачиху не вызывать «скорую», потому что сам отвезёт меня в роддом, взял направление, и мы вышли на улицу. Было ровно 9 дней, как умерла мама. Мы с Лёвой поужинали в каком-то кафе, и он отвёз меня в 10-й роддом.

Там я пробыла почти месяц, до самого Митькиного рождения, в палате на первом этаже. Каждый вечер после работы под окошко приходил Лёва, часто пьяненький, и орал: «Выговская!» Я подходила к окну, мы разговаривали, он передавал мне кое-какие гостинцы. Иногда приносил грецкие орехи и тут же их раскалывал на каком-нибудь камушке, а мне передавал уже очищенные ядрышки.

Главврач отделения Галина Александровна, обследовав меня, очень удивилась, за что меня «упекли» в стационар, но, поскольку срок беременности был уже достаточно большой, решила оставить меня до родов.

Роды были очень тяжёлыми и продолжались целых 5 дней: первые схватки я почувствовала 18 октября, в воскресенье, а родился Митька в пятницу 23-го. Схватки начались поздно вечером, и хотя в отделении патологии была своя родовая палата, но девчонки-сестрички не захотели со мной возиться и отправили меня на верхний этаж в общую «родовую». Там меня поместили в двухместную маленькую палату и сказали, что рожать я буду вот после девочки, которая лежала на койке напротив. И сколько же «девочек» и молодых женщин сменились за эти 5 дней!

Спасла меня и Митьку Галина Александровна, которая в пятницу утром пришла ко мне в палату и запричитала: «Римма, я сегодня на конференции вдруг услышала, что ты ещё не родила! Ты что, с ума сошла?» Она меня осмотрела, прослушала «плод» и сказала, что пугать меня не хочет, но ребёнка она не слышит. И подняла бучу: позвала местного главного врача, пришёл огромный мужчина-армянин с большими волосатыми руками. Он осмотрел меня, крепко выругался и приказал срочно тащить в родовую. По дороге буднично сказал сёстрам, чтобы они меня предупредили, что ребёнок вряд ли родится живым. Я так намучилась за эту неделю, что уже было почти всё равно, лишь бы всё поскорее закончилось. Кесарево, как сказал врач, было делать уже поздно («Мы и её потеряем».) О ребёнке речи уже не шло. И они принялись выволакивать из меня «плод» при помощи каких-то вакуумных насосов и т. д., и т. п.

А Митька, на котором доктора уже поставили крест, едва появившись на белый свет, заорал громким-громким басом. Какой же он был хорошенький!

Увидев его, я тут же, в эту же минуту забыла все свои страдания.

Правда, со мной по-прежнему было всё не в порядке, меня долго не снимали с родильного стола, ставили капельницы, мерили давление, и главврач не отходил от меня. А я лежала и улыбалась. «Что это она всё время улыбается?» – спросил врач. «Как же, – говорю я, – сыночка ведь родила» – «А, это ТЫ родила сыночка?! Ну, принесите, покажите ей его ещё раз». И мне принесли Митьку, показали.

Лёва передал мне полную авоську гостинцев и записку, когда я ещё лежала на столе под капельницей. Нянечка, которая принесла Лёвину передачу, радостно сказала, что ничего этого мне дней 5 есть будет нельзя. Я разрешила ей взять гостинцы себе. В записке Лёва писал: «Целую тебя и Митьку тоже».