Нянечка оказалась добрым и благодарным человеком, сказала, что сейчас принесёт мне ужин. И хотя я практически целую неделю ничего не ела и не пила, есть мне не хотелось. Я попросила чаю. «А на ужин сегодня гречневая каша с молоком, чаю нет. Хочешь, молока принесу?» Я отказалась. И вдруг через какое-то время она мне принесла в большой кружке горячего чаю с лимоном! Я была счастлива.
Продержали меня в роддоме недели две. Поскольку были с моим здоровьем какие-то осложнения, меня опять вернули в «патологию» на 1-й этаж. И Лёва опять ходил ко мне под окошко. Тем более, что я и лежала у самого окна. Митьку ко мне принесли только на 5-й день, но грудь он взял сразу и так вцепился в неё, что чуть не отгрыз.
На праздники, 7 или 8 ноября, нас с Митькой, наконец-то, выписали, и Лёва привёз нас домой. Началась наша жизнь втроём.
Конечно же, мне пришлось взять в институте академический отпуск, тем более, что и чувствовала я себя очень плохо. Почти до Нового года у меня постоянно держалась очень высокая температура. Наша участковая врачиха руками разводила: «Что мне с тобой делать? Ну не хочу я тебя запихивать в больницу!» Да я и сама этого не хотела. Она приходила ко мне почти каждый день, боялась пичкать антибиотиками, чтобы не навредить Митьке. Слава Богу, ближе к Новому году мне полегчало, и я даже начала выходить с колясочкой на улицу. До этого Митька «гулял», т. е. спал, или на балконе, или в нашей «бытовке» (была у нас в квартире свободная комната с окном: нам её выделили для общего пользования, т. к. у нас была очень маленькая кухня).
К сожалению, Лёва повёл себя не самым лучшим образом. До Митькиного рождения мы были почти неразлучны: да, работали в разных местах, да, учились в разных институтах, но всё свободное время мы проводили вместе. А тут он почувствовал себя свободным человеком: жена дома с ребёнком, поэтому никуда не денется, а он абсолютно свободен! Конечно, он работал и вечерами учился, но перестал спешить домой. В свободные от института дни он позволял себе проводить время с друзьями, а чаще всего просто с собутыльниками. Почти ежедневно приходил домой очень поздно и очень нетрезвым. Я сердилась, обижалась, страдала, а ему было всё до лампочки. До сих пор не знаю, почему мы тогда не расстались.
Из-за тяжёлых родов мне дали довольно большой послеродовой декретный отпуск – аж 72 дня! Но и он подошёл к концу. Взять отпуск за свой счёт «по уходу за ребёнком» я позволить себе не могла, так как мы еле-еле сводили концы с концами. И я вышла на работу. «Вышла» – громкое слово: куда я могла «выйти» с трёхмесячным ребёнком!? Но я ведь работала дома. Работу мне поначалу привозил и отвозил Лёва, он работал недалеко от моего «Физматгиза», в ВЦСПС. Потом, когда и Митька чуть подрос, и я оклемалась, мы с ним и сами «с усами» – ездили ко мне в издательство. Наша «старшая» на службе старалась давать мне работу недели на две. Так мы и жили.
Первое Митькино лето мы провели в Москве. Иногда нас с Митькой забирал к себе на съёмную дачу мой брат Женька.
А в сентябре я вышла в институт на 4-й курс. Так не хотелось отдавать Митьку в ясли! Мы попробовали найти няню, и даже было нашли её, и даже не совсем постороннюю: она была женой мастера, который постоянно следил за моей пишущей машинкой. Она приходила ко мне три дня в неделю, когда мне надо было уезжать в институт, и сидела с Митькой до Лёвиного прихода. Тут нам немного повезло: Лёва учился во вторник, четверг и субботу, а я, соответственно, в понедельник, среду и пятницу. Всё вроде бы устроилось наилучшим образом.
Но мы вдруг стали замечать, что в те дни, когда приходит няня, наш живчик Митька стал вести себя более чем странно: он выглядел каким-то вялым, у няни почти ничего не ел, хотя я готовила и оставляла еду и для него, и для няни. Лёва приходил с работы часов в 7, а Митька уже спал, хотя при мне он никогда не засыпал раньше 9 вечера. И вдруг мои соседки по коммуналке тётя Катя и Дуся открыли мне глаза: «Смотри, девка, потеряешь ребёнка, она его постоянно водкой поит. Даст чайную ложечку, он и спит, а она сидит, курит. Проснётся ребёнок, она опять ему – хлоп! – ложечку, он опять глазки закрывает».
Мы пришли в ужас. Я вспомнила, что Серёжа, мой «машинный» мастер, жаловался, что его сын лет с 14-ти стал законченным алкоголиком и сладу с ним нет никакого. Теперь я поняла, почему: мать его никогда не работала и ребёнка ни в какие детские учреждения не отдавала, а растила и «воспитывала» сама. Вот и воспитала. Пришлось отдать Митьку в ясли. Я рассудила так, что, если даже в яслях окажется нянечка-алкоголичка, у неё всё равно на всех детишек водки не хватит.
Итак, Митька пошёл в ясли. В те дни, когда я училась, его забирал Лёва. В ясельки его тоже относил Лёва, пока я готовила ему завтрак. Лёва говорил, что чувствовал себя последней сволочью: он тащит Митьку в ясли, а тот теребит его и показывает в противоположную сторону: «Пойдём, мол, туда!».