История одной семьи

Вот такая чепуха, изощрённые придумки безусых мальчишек-первокурсников. Были там ещё и всякие разные хулиганские рисунки, подборка надгробных надписей с Даниловского кладбища. В общем, всякая чепуха. И эту чепуху внимательно читали и следователи, и понятые.

Ну уж, а Лёвин дневник, который он печатал на нашей пишущей машинке, вообще привёл их в шок: такое он там себе позволял, такие высказывания против советской власти. К сожалению, я оттуда почти ничего не помню, а если и помню, то самое невинное. Например, на одну нашу ссору он написал сказку: «Жили-были старик со старухой. Были они сектанты-не сектанты, а просто студенты-вечерники»… И всё, что я помню.

Потрудиться нашим обыскивателям пришлось изрядно: много всякого писанного от руки и на машинке у нас оказалось. К счастью, ни одного самиздата, кроме некоторых стихов Мандельштама, Цветаевой, Ахматовой и т. д.

Обыск в одной нашей маленькой комнатке (!) продолжался часов пять. Наконец, они завершили свою трудную работу, закончили писать протокол, заставили нас подписать его, копию оставили нам (она и теперь хранится где-то в наших архивах) и убрались восвояси, забрав с собою Лёву. Когда Лёва было подошёл ко мне попрощаться, следователь решительно отодвинул его от меня: «Не положено!»

Мы с Митькой остались вдвоём. Дождавшись, когда он уснёт, я побежала в дом напротив, в подъезде которого был телефон-автомат, позвонила Володе и Гале Муравьёвым. Дома, конечно же, была одна Галя, Володю, так же, как и Лёву, увезли с собой следователи. Обыск проводился одновременно у нас и у Муравьёвых, старших и младших. Крапошиных, к счастью, в Москве не оказалось: были студенческие каникулы, и они укатили в Сухуми к Лениным родителям. А Муравьёвы поставили бедных кэгэбэшников в очень неловкую, щекотливую ситуацию. Дело в том, что они временно поменялись квартирами. У младших Муравьёвых недавно родилась дочка, а жили они на Трубной улице, мало того, что в крохотной 6-метровой комнатке в коммуналке, так ещё и без всяких удобств (кроме сортира и одного крана с холодной водой в коридоре – если это маленькое пространство между дверями можно назвать коридором). А старшие Муравьёвы недавно въехали в 1-комнатную кооперативную квартиру, естественно, со всеми удобствами. Вот они и уступили свою квартиру молодым родителям с грудным ребёнком, а сами перебрались в их трущобку. Как же были обескуражены наши доблестные сыскари! Одни пришли проводить обыск у Владимира Муравьёва, а там проживает Леонид Муравьёв-Моисеенко, и наоборот: в квартире Леонида Муравьёва-Моисеенко вдруг почему-то оказался его старший брат! Очень это им показалось подозрительным и неудобным.

Наших мужей – моего, Галиного (Володю) и Натальиного (Лёдика) – отпустили только под утро. Можно себе представить, какую ночь мы, их жёны, провели.

Не помню, через день или два каким-то образом на допрос была вызвана я (повторяю, телефона у нас тогда не было), значит, был какой-то нарочный. Меня вызвали не на Лубянку, где провели ночь наши мужья, а на улицу Кропоткинскую, где, как я думала, была какая-то их явочная контора, но Лёва мне объяснил, что с нами занималось не совсем КГБ, а какая-то военная контрразведка, у которой в этом районе было присутственное место. Я подошла по указанному мне адресу к симпатичному, жёлтенькому, оштукатуренному двухэтажному дому за невысоким забором. В калитке меня остановил солдатик, но тут же из окна второго этажа выглянул некто и сказал: «Пропусти, это ко мне». Я поднялась на второй этаж, и меня встретил и провёл в просторную комнату очень симпатичный молодой мужчина в морской форме. Представился он мне, по-моему, Василием Ивановичем (а может, Петровичем) Кошкиным, капитаном 2-го ранга. Потом мы его, с лёгкой руки нашего Митьки, называли дядей Васей Кискиным. «Где мама?» – спрашивали у Митьки наши друзья, приехавшие за новостями. «А она у дяди Васи Кискина, я тоже к нему хочу», – заявлял наш ребёнок.

Нам очень повезло с этим капитаном Кошкиным. Он оказался вполне порядочным человеком, несмотря на свою службу. Конечно, меня он допрашивал часа четыре, а перед этим имел очень долгие беседы с Лёвой, Володей и Лёдиком, но он не был ни провокатором, ни подлецом. Он честно расследовал «дело».

Меня он спрашивал, как часто собирались у нас друзья. Я старалась не врать и честно отвечала, что уж один раз в неделю непременно. О чём они разговаривали? И опять я честно отвечала, что, когда собирались друзья с жёнами, мы, жёны, были сами по себе, а наши мужья – соответственно. Мы беседовали о нашем «девичьем», а о чём там треплются в это время наши мужья, нам было глубоко неинтересно. Да, они иногда приходили и без жён, и я была вынуждена выслушивать их трёп за бутылкой. О чём говорят мужики за бутылкой? О бабах, о футболе и, конечно же, о политике. И, конечно же, везде во всех вопросах они самые-самые. «А у вас по-другому?» – наивно спрашивала я. Надо сказать, что он давал мне возможность «передохнуть», а сам звонил каким-то своим знакомым, сообщал, что он «в Москве и очень хочет встретиться».