История одной семьи

Конечно, местами я лукавила. Этот Шурик, который нас подставил и заложил, назвал столько имён! Но врать мне пришлось очень немножко. Кошкин спросил меня, в каких мы с мужем отношениях с Григорием Померанцем. Я знала, что Григорий Соломонович Померанц был некоторое время отчимом Володи и Лёдика Муравьёва. Но их матери к тому времени уже не было в живых, и я сказала, что слово Померанц напоминает мне название переулка «Померанцев», куда одной стороной выходит мой институт иностранных языков. Но это не была ложь, в то время я ещё не познакомилась с Григорием Соломоновичем. Да и потом мы просто встречались с ним в доме у Муравьёвых, никаких личных отношений у нас, к сожалению, не было. Ну, напечатала я ему что-то там на машинке, ну, и что!? О Григории Соломоновиче я могу сказать только, что он один из достойнейших людей нашего времени, и жалко, что близко я с ним знакома не была, но, спасибо судьбе, встречалась с ним у своих друзей, и мы вместе выпивали и закусывали.

Короче, мы довольно долго «беседовали» с «дядей Кискиным». А перед этим он очень продуктивно разговаривал с Лёвой и сказал мне «дядя Кискин», что Лёва мой стоит у очень опасной черты, за которой ни его, ни меня ничего хорошего не ждёт. «Один его дневник тянет на 10 лет без права переписки, – сказал мне капитан Кошкин. – Но вы мне оба очень симпатичны, поэтому и его дневник, и его дурацкий студенческий журнал я самолично уничтожу и не оставлю его в деле. Не дай бог, вы ещё попадётесь! И кто тогда будет рассматривать ваше дело? А к вам лично у меня одна просьба: родите ему дочку! Он так о ней мечтает!»

Вот вкратце о чём мы беседовали с капитаном Кошкиным, наконец, (через четыре часа) он отпустил меня. Я вышла на улицу никакая. Заранее была договорённость с Володей Муравьёвым, что сразу же после допроса я приеду к ним на Трубную улицу. Но я совершенно не понимала, куда мне надо и где я. Ко мне подошёл какой-то мужчина и спросил, что со мной случилось. Я ответила, что со мной всё в порядке. Он мне сказал, что с таким лицом нельзя выходить на улицу, и спросил, чем мне помочь. Я попросила найти мне такси, и он отвёл меня на стоянку, которая была совсем рядом. «Давайте, я отвезу вас, куда вам надо», – предложил он, но я отказалась.

На такси я поехала на Трубную. Я была в тот день впервые в гостях у Муравьёвых. Они сначала жили с Галиными родителями, а когда получили квартиру, у нас уже был маленький Митька, и, естественно, было не до поездок в гости. Галя тогда расстаралась. Она сказала мне, что обзвонила всех своих знакомых тётушек-евреек и выпросила у них рецепт какой-то необыкновенной курицы под чесночным соусом. Я же, заслышав аромат этой курицы, отреагировала неоднозначно: у меня вдруг началась такая рвота! Мы подумали, что это реакция на допрос. У Гали мама была врачом, Галя ей позвонила, описала моё состояние, и та посоветовала, какое лекарство мне нужно принять. У Гали в аптечке это лекарство оказалось, и через некоторое время я уже чувствовала себя нормально и очень даже оценила Галину стряпню. Впоследствии оказалось, что моя неадекватная реакция случилась не только от стресса в результате допроса – это был первый привет от нашего второго сына. Володе я подробно рассказала о допросе, и он сказал, что нашей женской половиной он очень доволен: все вели себя достойно.

Меня больше никуда не вызывали, а вот Володю и Лёву таскали на допросы ещё несколько раз.

Лёва тогда работал в ВЦСПС. Прощаясь со мной, дядя «Кискин» предупредил, что, конечно же, мой муж не останется на своём рабочем месте: не достоин. Но Лёву не уволили, через некоторое время он сам ушёл оттуда, найдя место по своей специальности.

* * *

Вторая моя беременность очень резко отличалась от первой. При первой я чувствовала себя распрекрасно на фоне очень плохих анализов. А тут с анализами было всё замечательно, а самочувствие – препаршивое. Меня всё время постоянно тошнило, то и дело открывалась рвота, я часто стала падать в обморок. Моя врач научила меня: «Ты уже не девочка и приближение обморока чувствуешь. Не позволяй себе падать. Как только почувствуешь себя плохо, сразу же садись, а если ты на улице, опускайся на колени и голову к коленям» Я так и делала.

К счастью, обмороки не были долгими – минута-другая и всё заканчивалось. Идём с Митькой по улице, чувствую, плохо мне, я опускаюсь на колени и говорю сыночку: «Не разрешай маму трогать». И мой двухлетний сын загораживал меня от прохожих, выставлял вперёд ладошку и говорил: «Проходите, проходите, всё в порядке, мама в обмороке». Так и жили.

* * *

В июне я наконец-то закончила институт, и Митьке вручили мой диплом. Идём по нашему двору, его спрашивают: «Митя, ты куда это ездил?» – «А мамин диплом получать».

В то лето мы сняли нашу первую дачу по Павелецкой дороге. Дача была дрянная, холодная, с не очень приятными соседями, но всё-таки рядом был луг замечательный и речка. Недалеко был лес, но туда я не ходила: мне было тяжело, я уже была в декретном отпуске.

* * *