Читаем История письменности. От рисуночного письма к полноценному алфавиту полностью

Подсчитано, что самая древняя шумерская письменность (Урук IV–II) содержала примерно 2000 разных знаков, тогда как в более поздний период Фары их насчитывалось всего лишь 800, и их число еще сократилось до 600 в ассирийский период. Этот процесс хорошо иллюстрируется сокращением количества разных знаков, обозначавших слово «овца» в период раннего Урука, с 31 знака до одного в более позднее время. Уменьшение количества знаков следует принципу конвергенции, согласно которому одни словесные знаки устраняются и заменяются другими вариантами написания. Мы не располагаем сравнительной статистикой для ранней египетской, хеттской и китайской письменности, однако совершенно ясно, что хеттская письменность, по крайней мере на ранних стадиях, использовала ряд знаков, впоследствии полностью исчезнувших. Возможно, на самых ранних ступенях китайская письменность прошла через аналогичный процесс, но в более поздние периоды мы видим следующую картину: около 3000 знаков примерно в 200 году до н. э., 9353 знаков к 100 году н. э. и около 50 000 знаков в наше время. Этот рост числа знаков, следующий принципу дивергенции, кажется на первый взгляд обратным тому процессу, который происходил в шумерском письме; однако в действительности эти два события не противоположны. 50 000 китайских знаков представляют собой не 50 000 различных изображений, которые можно было бы сравнить с 600 шумерскими знаками, которые первоначально являлись разными рисунками. Мне неизвестно ни точное число основных рисунков для 50 000 китайских знаков, ни вообще взял ли кто-нибудь на себя труд его подсчитать. Сегодня существует 214 ключей, в соответствии с которыми классифицируются китайские знаки, и это число было сокращено с количества 540 ключей, использовавшихся в старом китайском словаре Шо-вэнь (около 100 н. э.). Количество ключей в Шо-вэнь, возможно, приблизительно соответствует количеству основных знаков китайской письменности. Все дополнительные знаки представляют собой не новые рисунки, а либо комбинацию основных знаков, либо, что чаще, комбинацию основных знаков и фонетических индикаторов. В отличие от практики, принятой на Ближнем Востоке, где знаки с разными фонетическими индикаторами считаются одним знаком, в китайском знаки с разными фонетическими индикаторами считаются отдельными знаками. Это как если бы в одной системе письменности знаки †s (то есть словесный знак «крест» плюс фонетический индикатор s для слова «крест») и †d («умер») считались одним знаком, то есть †, а в другой – двумя знаками, то есть †s и †d, соответственно. В этом и заключается причина невероятно огромного числа китайских знаков.

В качестве иллюстрации словесно-слогового письма на рис. 61 представлено одно и то же предложение, написанное в рамках шумерского, египетского, хеттского и китайского письма. В каждом случае в первом ряду приведена познаковая транслитерация, во втором – примерная транскрипция, а в третьем – пословный перевод. Семантические элементы, такие как знаки слов и детерминативы, транслитерированы малыми прописными буквами, а фонетические элементы – строчными. При составлении египетских и китайских предложений мне помогали профессор Уильям Ф. Эджертон и профессор Чэнь Мэн-цзя соответственно.



Рис. 61. Одно и то же предложение, написанное по правилам разных словесно-слоговых письменностей


В связи с китайским примером следует отметить, что, когда я представил соответствующее английское предложение специалисту по китайскому языку с просьбой переложить его на китайские иероглифы, он отказался, сказав, что китайская транслитерация собственных имен будет совершенно непонятной по причине логографического характера китайской письменности. Тогда я обратился с просьбой о транслитерации к профессору Чэню и год спустя в качестве проверки показал это предложение, написанное китайскими иероглифами, другому китайскому ученому, профессору Дэн Сыюю. Последний правильно понял все предложение и верно прочел все собственные имена, в том числе и те, которых никогда не слышал раньше, например Синь-му-ба-ли-дэ. Конечно, это не доказывает, что процесс транслитерации иностранного предложения китайскими иероглифами так же прост, как и знаками других словесно-слоговых письменностей. Но это все же означает, что китайское письмо, несмотря на его в высшей степени логографический характер, имеет ограниченное число словесных знаков, которые можно использовать в определенной слоговой функции для выражения иноязычных слов и имен.

Глава 4

Слоговые письменности

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология
Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Бить или не бить?
Бить или не бить?

«Бить или не бить?» — последняя книга выдающегося российского ученого-обществоведа Игоря Семеновича Кона, написанная им незадолго до смерти весной 2011 года. В этой книге, опираясь на многочисленные мировые и отечественные антропологические, социологические, исторические, психолого-педагогические, сексологические и иные научные исследования, автор попытался представить общую картину телесных наказаний детей как социокультурного явления. Каков их социальный и педагогический смысл, насколько они эффективны и почему вдруг эти почтенные тысячелетние практики вышли из моды? Или только кажется, что вышли? Задача этой книги, как сформулировал ее сам И. С. Кон, — помочь читателям, прежде всего педагогам и родителям, осмысленно, а не догматически сформировать собственную жизненную позицию по этим непростым вопросам.

Игорь Семёнович Кон

Культурология