История политических и правовых учений

В приведенной цитате может смутить рекомендация жить в «совершенной подчиненности». Этот момент столь значителен для понимания идеала мыслителя, да и всей его философии, что необходимо дать некоторые пояснения.

Здесь речь идет не о подчиненности светской или даже духовной власти. В существовании политической силы, и в особенности в превосходстве ее над явлениями морального свойства, Чаадаев видит одни невыгодные последствия. Именно по этой причине он отдает предпочтение духовной власти перед государственной. С его точки зрения, «учреждения законодательные, политические, юридические и прочие подобные» нужны единственно «для поправления вреда, ими же сделанного». И поскольку Чаадаев верит в грядущее моральное совершенство людей, он расценивает социально-политический порядок как «временное лекарство временному недугу». Но было бы ошибочно, на наш взгляд, трактовать приоритет «духовной власти» над политической как главенство в обществе религии и священнослужителей. Речь скорее идет о верховенстве знания и знающих. Ведь даже к религиозному Чаадаев призывал подходить рационально. «Духовное» и «нравственное» у Чаадаева не тождественно религиозному. Напротив, в религиозном он пытается увидеть и взять все то, что, по его мнению, отвечает рациональному и нравственному, что служит укреплению единства людей.

В свете этих исходных положений легко понять отношение Чаадаева к революционным средствам достижения конечной цели. Его идеал — проведение коренных переустройств общества мирными средствами. Просветительство — вот основное из них. Надо пропагандировать истинную и добрую идею, «в свое время мысль найдет другую, родственную».

Взгляды Чаадаева на средства достижения идеала могли бы быть уподоблены «революционному» реформизму Канта. Но в отличие от немецкого философа он допускал восстание на «царей-государей», что существенно отличает позицию Чаадаева.

Республиканизм бонапартистского толка также неприемлем для Чаадаева: «Очень ошибутся, я полагаю, те, которые подумают, что необыкновенные события, только что произошедшие во Франции, совершались в пользу принципа порядка. Ими воспользуется одна только демократия конституированная, организованная в постоянный факт. Я не говорю, чтобы демократия была по необходимости не совместима с порядком, но думаю, что в настоящее время торжествует вовсе не принцип порядка, а одна демократия...» По-видимому, для Чаадаева существовали демократия и псевдодемократия — демократия, совместимая с порядком и не совместимая с ним; основанная на праве и существующая как факт; вытекающая из нравственности и свободы и лицемерно-демагогическая, покоящаяся на силе. Эти вопросы еще требуют специального изучения.

С какой-то точки зрения форма правления вообще не имеет для Чаадаева значения — лишь бы «человеческий ум приобрел свою наивеличайшую энергию», а люди не замыкались в глуповатом благополучии и блаженном самодовольстве. Но в той степени, в какой возможно говорить о предпочтениях мыслителя, более всего, по-видимому, взгляды Чаадаева созвучны тому образу правления, который ориентируется на наилучших, избранных и отвергает непосредственное волеизъявление народа. Об этом, в частности, можно судить по письму к А. И. Тургеневу, в котором отвергается поиск разума «в толпе». Истина «возникает не из толпы, а из среды избранных или призванных». «Во всем своем могуществе и блеске человеческое сознание всегда обнаруживалось только в одиноком уме, который является центром и солнцем его сферы». Он выступает против невежественного и легкомысленного правительства. Но в не меньшей степени возмущает его «покорный энтузиазм толпы, которая всегда готова подхватить любую патриотическую химеру, если только она выражена на том банальном жаргоне, какой обыкновенно употребляется в таких случаях».

Релятивизм заключений о том, кто должен править, обусловлен историческим взглядом Чаадаева на страну конкретно-определенного времени развития. Он не видит, например, в российской публике (т. е. аристократической прослойке) носителя истинных идей. Обращаться к ней с правильными мыслями — все равно что «обращаться к рыбам морским, к птицам небесным». Подобный настрой присущ и другому высказыванию: «У меня нет демократических замашек, и я никогда не искал благорасположения толпы...»

Можно предположить, что Чаадаеву импонировали мысли Гераклита, Пифагора, Платона и других приверженцев правления лучших, знающих, мудрых. Из древних «Пифагор, Сократ, Зороастр и в особенности Платон узрели неизреченное сияние», хотя в то время они «не смогли возвыситься до познания абсолютной истины...». Из новейших философов предпочтение отдается Канту, которому «обязаны мы всеми здравыми идеями современности, сколько их ни есть в мире; и мы сами — только логическое последствие его мысли».