Наиболее длительная и ожесточенная борьба вокруг конституционной реформы отмечалась в Лифляндии. В период с 1864 по 1880 год в ней было внесено не менее 14, в том числе и весьма далекоидущих, предложений по изменению конституции, среди которых имелась и рекомендация по созданию соответствующей комиссии. Однако ландтаг все инициативы отклонил. Законодательное собрание приняло (в январе 1870 года) только одно, но весьма важное предложение по расширению полномочий церковных приходов. Одновременно церковный конвент разделили собственно на сам церковный конвент и приходской конвент. При этом в церковном конвенте, в ведении которого сохранялись церковные дела и вопросы образования, крестьяне должны были быть представлены депутатами, а в приходском конвенте, призванном решать все остальные моменты, – общинными старостами с правом решающего голоса, в результате чего в церковных приходах удалось достичь паритета между помещиками-дворянами и крестьянскими общинами.
В Лифляндии борьба разгорелась в основном вокруг вопроса о возможности привлечения крестьян, то есть леттов и эстов, в более высокие управленческие инстанции – районные собрания (крайстаги), а также Законодательное собрание (ландтаг) расширенного состава. Однако все нацеленные на это предложения либералов потерпели полное фиаско. При этом главной причиной такого явился страх перед непредвиденными национально-политическими последствиями.
Консерваторы – противники реформ вели борьбу под руководством выдающегося политического оратора ландрата Артура фон Рихтера (1824–1892), выступая за укрепление политических позиций дворянства как условия господства в крае немцев. Они считали, что отказ от дворянских прав несет с собой угрозу для германской позиции как со стороны русского правительства, так и растущих требований поддерживаемого и используемого этим правительством латышского и эстонского национального движения.
Рихтер неутомимо ратовал за эту политическую позицию, выступая с речами, среди которых наиболее запоминающимся являлось, пожалуй, его выступление в мае 1875 года. В нем он потребовал, чтобы условием для начала изменений конституции было наличие двух третей, то есть абсолютного большинства, голосов. Его предложение было отклонено, но аргументация Рихтера произвела впечатление. Он исходил из здравого соображения о том, что сословные отношения остзейских провинций в европейском мире представляют собой аномалию с тем, чтобы затем прагматически заявить, что эта жизнь сохраняет свою ценность только потому, что «мы можем продолжать оставаться здесь как немцы и лютеране, преподнося свою материальную и духовную силу на благо остального населения до тех пор, пока оно не сольется с нами в языке, обычаях и интересах. После этого, господа, я готов поделиться с ним нашими привилегиями. Однако до тех пор, пока его уровень образования столь разнится с нашим, пока его интересы являются столь отличными, до тех пор, пока наше несчастное сельское население продолжает реально противостоять правительству, как клавиши рояля, на котором оно может играть и издавать любой звук, до тех пор, господа, нам нельзя предоставлять этим слоям населения одинаковые с нами права и вообще допускать к нашим правам. Ведь если мы это сделаем, то неизбежно потеряем свои, в чем я искренне убежден, господа».
Больше не приходилось сомневаться в том, что правительство при случае нарушит прибалтийские сословные права. Такое могло произойти, если бы край объявил о потребности проведения реформ своих конституционных отношений и пожелал бы отойти от старых правовых основ. И если бы он признал наличие у него подобной «болезни», то правительство начало бы «лечить» его при помощи «смертоносной медицины».
Как заявил в 1882 году окружной депутат лифляндского дворянства граф Лео Кейзерлинг (1849–1895), если бы ландтаг набрался мужества и объявил о том, что крупные землевладения являются анахронизмом, то он стал бы «последним очагом чистого германского духа», и в таком случае все устремления должны были бы быть направлены на отладку конституции с тем, чтобы «немцы в крае сохранили свою силу».
Постепенно консерваторы все более начали обосновывать свою позицию национальными мотивами. Однако при всем их властолюбивом реализме они все же недооценивали динамику складывавшейся обстановки.
Либеральным критикам такое упорство представлялось губительным. Так, курляндский аристократ барон Эдмунд Фридрих Густав фон Гейкинг (1850–1915), который позже служил на дипломатическом поприще в германском министерстве иностранных дел (с 1896 года он являлся послом Германии в Пекине), написал в одной руководимой им тогда рижской газете, что в этом было повинно влияние Ширрена: «В течение десяти лет мы счастливо верили в имя величайшего историка и на все возражения неизменно отвечали положениями его „Лифляндского ответа“. Мы клялись на нем как на Библии. И так продолжалось до тех пор, пока мы основательно не застряли…»