История прибалтийских народов. От подданных Ливонского ордена до независимых государств

В противоположность консерваторам либералы твердо верили, что революционный национализм, который расшатывал сословный порядок остзейских провинций, можно преодолеть путем своевременного проведения реформаторской политики. Однако разве это тоже не являлось иллюзией? Неужели можно было на самом деле верить в возможность преодоления имевшихся противоречий путем совместной работы на основе сословного представительства? Ведь главной чертой этих противоречий являлось то, что надвигавшаяся демократия предполагала любое решение совсем на другой основе, допуская в лучшем случае временный компромисс и неизбежно служа предварительным этапом в осуществлении далекоидущих требований.

Было очевидно, что одними лишь средствами провинциальной политики проблему не разрешить. И те, кто не желал верить в то, что обособленной прибалтийской политике пришел конец, все же вынуждены были следовать проводимой политике реформ. В непоколебимом идеализме либералов при всей временной обусловленности их политической программы просматривалось живое стремление учесть социальную сторону проблемы, понимание того, что симбиоз разных слоев населения без социального выравнивания в течение длительного времени невозможен. Однако консервативные практики часто оказывались лучшими земледельцами, хорошо знавшими крестьянские потребности и объективно оценивавшие социальные проблемы в повседневной жизни.

Вместе с тем вся эта борьба была пронизана весьма болезненными противоречиями. Причем подлинным памятником развернувшейся тогда полемики по важнейшим жизнен ным вопросам края являются ненапечатанные протоколы заседаний Законодательного собрания, которые в Лифляндии велись в стенографическом режиме с 1870 года и были наиболее полными, отражая необычайно высокий уровень политических взглядов. При этом в кризисные времена в прениях высказывались такие суждения, которые выходили далеко за рамки сословно-провинциальной точки зрения. Причем, несмотря на острые противоречия сторон на заседаниях дворянских ландтагов, где царили тесные и в определенной степени семейные отношения, лозунговые выражения не применялись. Вся национальная и социальная проблематика постоянно обсуждалась в виде переговоров, и, пожалуй, не было ни одной сессии, где бы не раздавались политически зрелые рассуждения, в которых чувствовалось понимание общего политического положения.

По желанию правительства начиная с 1881 года прибалтийские дворяне начали обсуждать возможность приведения провинциальных конституций в соответствие с русской земской реформой. После двух созванных в 1883–1884 годах дворянами конференций между лифляндским, курляндским и эзельским дворянством было достигнуто единство и выработан проект устройства окружных органов управления и церковных приходов. Однако эстляндское дворянство, которое в работе второй конференции участия не приняло, идею по созданию окружных органов из представителей всех сословий отклонило.

В результате представленный без Эстляндии в 1886 году прибалтийский проект правительство не утвердило. При этом истинной причиной такого решения послужило то обстоятельство, что предлагаемая реформа не отвечала главной цели русской политики – ликвидации в остзейских провинциях преобладающего немецкого влияния. Поэтому нет ничего удивительного в том, что все предложения по автономной реформе органов юстиции, которые подавались начиная с 1866 года, в расчет не принимались, хотя запланированная русифицированная реорганизация все еще откладывалась.

Пока вопрос по принятию провинциальных конституций постепенно заходил в тупик, русское правительство преобразовало уставы городов в духе имперского законодательства. При этом многократно озвученные пожелания по автономной их реформе в расчет приняты не были. Таким образом, 26 марта 1877 года русское положение об органах управления городов от 1870 года[270] оказалось перенесенным и на остзейские провинции. В результате на место советов и гильдий пришло ограниченное только в вопросах управления бюргерство, которое на основе закона о трехклассном избирательном праве избрало городские собрания депутатов, положив тем самым конец основанному на местных обычаях своеобразию остзейских провинций. Одновременно при уплате особого налога право голоса получили и «литераты», к которым в Риге, например, причисляли всех, кто учился в университете или приравнивавшихся к нему высших учебных заведениях.