История Рильке и Родена. Ты должен измениться

Но новые владельцы просчитались, они недооценили декадентского обаяния здания, куда художники слетелись, как мухи на мед. «Неистовые орды хлынули внутрь, и скоро во всем доме не осталось ни щелки, ни уголка, откуда не глядел бы какой-нибудь обитатель», – писал художественный критик Гюстав Кокийо.

Низкая арендная плата и побудила Матисса въехать в одну из квартир и снять студию, которую он разделил занавесом на две половины – для себя и для своих учеников. И хотя его имя возглавляло список художников, представивших свои холсты на Осенний салон того года, во Франции его ценили, увы, не столь высоко, как в Америке или в России. Так что «Отель Бирон» было лучшим, что он мог себе позволить.

Хорошо, что при доме был обширный сад, где могли играть его сыновья, да еще большой павильон во дворе, где Матисс вел свои занятия. А поскольку почитатели Матисса жили в основном за границей, оттуда же прибывали и его студенты. Норвежцы, румыны, русские и американцы – кто угодно, только не французы, эти молодые экспатрианты сами были так бедны, что многие ночевали на чердаке того же дома.

Жан Кокто, будущий автор «Ужасных детей», сам еще более или менее ребенок, и более или менее ужасный, набрел на загадочный особняк, прогуливая однажды занятия. Он забрался в сад, представляя себе, какие потрясающие тайны могут таиться в спутанной чаще его деревьев и розовых кустов, скопившись здесь за сотни лет. Дом и сад показались ему «пределом находок, которые Париж приберегает для тех, кто не устает бродить по нему, как по большому блошиному рынку». Уже представляя себе вечеринки и балы-маскарады, что он будет закатывать здесь при луне, он распахнул тяжелую дверь, вошел и попросил у консьержа разрешения оглядеться.

Желтеющие стены напомнили ему отель, куда Бодлер приходил на встречи клуба гашишистов и где устраивались сеансы курения опиума и гашиша, которые, как полагал поэт, способствовали разрушению барьеров на пути творческой энергии. Когда Кокто узнал, что целый год аренды в «Отеле Бирон» стоит как месяц в убогой гостинице, он, не задумываясь, потратил полученное от матери денежное пособие на то, чтобы снять себе комнату. В ту же ночь он перетащил в новое пристанище пианино, кушетку и плиту.

В скором времени в комнаты рядом с Матиссом въехал стареющий и горделиво тучный кафешантанный певец Жан Блок, а Эдуард де Макс, скандально известный румынский актер и звезда театра, чья слава затмевала славу Сары Бернар, занял часовню. Айседора Дункан сняла длинную галерею вдоль садовой стены дома, где репетировала свои танцы. Как многие артисты того времени, Дункан стремилась к синтезу искусств, а «Отель Бирон», как никакое другое место в Париже, давал возможность окружить себя талантливыми скульпторами, поэтами, драматургами или, на худой конец, просто неординарными характерами.

Вскоре после Матисса в эту разношерстную компанию влилась и скульптор Клара Вестхоф. Оставив Руфь в Германии, она снова приехала в Париж, чтобы работать вблизи Родена, в надежде получить его отзыв о своей работе. Устраивать свою жизнь отдельно от Рильке уже давно вошло у нее в привычку, вот и теперь она просто поспрашивала знакомых из артистической среды, нет ли у них на примете недорогого жилья в городе. Кто-то рассказал ей о бывшей школе для девочек, где студии сдаются за бросовую цену; неизвестно, правда, что будет с домом дальше, но, пока отцы города решают, что с ним делать, художники не теряются и заполняют его от подвала до чердака.

Вот как случилось, что однажды Вестхоф распахнула калитку и ступила на просторный двор, в глубине которого серый от старости особняк, похожий на дом из истории с привидениями, дремал, окруженный заглохшим садом. Но все сомнения оставили ее, когда она вошла внутрь и увидела огромные окна и солнечный свет, заливающий пространство залы, где ей предстояло расположиться. Вестхоф пошла в контору и оформила аренду.

Глава 12

Ровно через год после разрыва с Роденом в Париж вернулся Рильке. В Италии он молился о том, чтобы хоть на час остаться в одиночестве; здесь одиночество ходило за ним по пятам. С тех пор как Роден выбросил его из своего дома, а он сам отверг и Беккер, и Вестхоф, ему только и оставалось, что затворничество.