История Рильке и Родена. Ты должен измениться

Сорок из них вошли в число тех двухсот листов, которые были выставлены осенью 1907 года в галерее Бернхейм-Жён, где их увидел Рильке. У фигур на этих листах не было лиц, лишь руки и ноги, очерченные смелыми четкими контурами, заполненными яркими мазками цвета. Легкость и таинственность этих рисунков оставила Рильке «в состоянии блаженного изумления». Он опять и опять возвращался в галерею. Наконец, он не смог сдержать рвавшегося наружу восхищения. Он написал Родену о том, сколько утренних часов провел перед его рисунками. Затем, неделю спустя, отправил Родену еще одно письмо, в котором писал, что эффект его рисунков на него остается все тем же. «Вы проникли в тайну камбоджийского танца куда глубже, чем вам кажется, – писал он. – Для меня ваши рисунки стали откровением несравнимой глубины».

Сразу за этим Рильке сел в поезд и отправился в тур с чтениями лекций, чтобы избежать еще одной зимы в Париже. Первой остановкой стала внушавшая ему страх Прага, где он выступил в книжном клубе «Конкордия», аудитория которого показалась ему скучной и старой. Среди них была и его мать с приятельницами, «жуткого вида старушенциями, которым я часто дивился еще в детстве», говорил он. Фиа Рильке везде следовала за своим сыном, ставшим вдруг знаменитым, льнула к нему и хвасталась им напропалую всем, кто не отказывался слушать. Она как была, так и осталась «жалким, падким до удовольствий созданием», какой ее запомнил Рильке, все так же истово молилась и молодилась. Каждая встреча с ней была «похожа на рецидив болезни».

В тот вечер он прочел подборку из недописанного «Мальте» и «Новых стихотворений», а затем пошел на чай, устроенный его старым наставником. Сердце упало, когда он увидел, что за столом совсем нет новых лиц – все те же, кого он оставил здесь, уезжая из Праги десятью годами ранее. Ему хотелось бежать из города немедленно, но вместо этого он провел в нем четыре долгих дня, наполненных обязательными визитами к друзьям и родственникам.

Когда он уже съезжал из отеля, консьержка подала ему письмо, пришедшее на его имя из Парижа. Рильке узнал знакомую печать – письмо было от Родена. С робостью он вскрыл конверт, в котором таились первые за полтора года строки, обращенные к нему его бывшим наставником.

Роден интересовался его мнением о человеке по имени Гуго Геллер, хозяине книжного магазина в Вене. Тот хотел показать часть камбоджийской серии Родена у себя в магазине так, чтобы выставка совпала с чтением Рильке лекции о художнике. Рильке, который после Праги как раз направлялся в Вену, с радостью заверил Родена в абсолютной порядочности Геллера.

Письмо к Рильке было написано секретарем и лишь подписано самим Роденом, так что ничего особенного в этом шаге со стороны мэтра не было. Но поэт все равно почувствовал себя счастливым. Он размышлял над каждым словом, подчеркивая в письме к жене, что Роден воспользовался дружеским обращением Cher Monsieur Rilke (дорогой месье Рильке). Еще Роден писал Рильке, что намерен приобрести его второе эссе о себе, изданное в виде монографии, напечатанное в журнале «Кунст унд Кюнстлер» и переведенное специально для него на французский.

Рильке не смог удержаться от искушения и ответил на письмо незамедлительно. Жене он сообщал, что писал «в таком же деловом тоне, но говорил обо всем, что накопилось». Рильке знал, что возобновление отношений с Роденом, пусть даже и в письменном виде, во многом облегчит ему жизнь. Поддерживать свою репутацию эксперта в творчестве художника, который с ним больше не общался, оказалось довольно затруднительным. Так, ему пришлось признаться редакции «Кунст унд Кюнстлер» в том, что он не может обратиться к Родену за иллюстрациями к своей статье о нем.

Сразу по приезде в Вену Рильке обнаружил там новое письмо от Родена. Оно было длиннее предыдущего и написано явно с желанием помириться. Роден уже прочел статью и нашел ее tres belle[7]. К изумлению Рильке, он даже пригласил его к себе, когда тот в следующий раз будет в Париже. «Нам нужна правда, нам нужна поэзия, и вам, и мне, и нам нужна дружба», – писал Роден. Накопилось «много, так много» тем, которые нужно было обсудить: и сдвиг в искусстве XIX века от идеализированного изображения к натуралистическому, и почему, как считал теперь Роден, его собственные работы так долго не находили признания. Он просил Рильке приходить, когда тот захочет. Комната в маленьком домике в Мёдоне ждет его всегда.

«Я не мог поверить своим глазам и все перечитывал и перечитывал эти слова, – писал Рильке жене. – Искренний, справедливый человек, живущий так же честно, как и работает! Справедливый человек. Я всегда знал это о нем, и ты тоже это знала».

На этот раз Рильке не сдерживал восторга и выплеснул его на страницы письма к Родену. «Я беспредельно нуждаюсь в вас и в вашей дружбе», – писал он. Кроме того, он знал, что и сам сделал большой шаг вперед в работе и теперь был с бывшим работодателем на равных. «Я горжусь тем, что многого достиг в своем труде, и это позволяет мне быть с вами заодно в прекрасном и простом желании правды».