История Рильке и Родена. Ты должен измениться

Как многие произведения самого Жида, философский роман Рильке привлек скорее внимание интеллектуалов, у которых сделался чем-то даже вроде объекта культа, нежели интерес широкой читающей публики. Но Жид помог расширить читательскую аудиторию «Мальте» во Франции, когда через год опубликовал в «Ла Нувель Ревю» отрывки из книги. Писатели обменялись переводами: Рильке переписал по-немецки «Блудного сына» Жида, а Жид перевел на французский «Мальте». По словам Рильке, он был изумлен тем, что кто-то сумел так хорошо переложить на другой язык его «малодоступную прозу».

Если в Соединенных Штатах славу Рильке, как никакая другая его книга, завоевали «Письма к молодому поэту», то во Франции это был «Мальте». Полный французский перевод романа вышел в начале двадцатых, а в последующее десятилетие глубоко исследованные автором темы одиночества, бессмысленности бытия и сознания оказали влияние на формирование языка экзистенциализма. Жан-Поль Сартр в 1938 году писал свой роман «Тошнота», во многом ориентируясь на «Мальте». Желание героя Рильке «иметь собственную смерть» сформировало представление Сартра о жизни как о смерти, развернутой во времени. «Раньше смерть была внутри тебя, как косточка внутри плода. У детей она была маленькая, у взрослых – большая, – говорит в книге Мальте. – Смерть у тебя была, и это придавало тебе странное достоинство и спокойную гордость».

Борьба самого Рильке с «Мальте» тоже напоминала такую долго вызревавшую смерть. Саморазрушительная книга росла и росла в нем, пока, наконец, не отделилась от своего автора и не явилась на свет самостоятельным предметом, книгой, оставив внутри Рильке зияющую пустоту. Даже всеобщее признание не могло ее заполнить. Рильке вообще считал, что искусство – это такая разновидность смерти, потому что оно пожирает своего творца. Продолжать творить можно, лишь начав процесс с самого начала. Но Рильке в тот момент это казалось невозможным. Разве можно еще раз пройти этим самоубийственным путем? Да и о чем писать? Может быть, Мальте уже высказал все, что суждено было сказать Рильке. Может, пора уже ему обратиться к более прозаичной профессии, например к медицине, думал он. Для Рильке после художников ближе всех к Богу стояли именно доктора.

Он спрашивал у Андреас-Саломе, неужели его книга «выбросила его на песок, словно уцелевшего в кораблекрушении, с сумятицей в душе, без занятия и без возможности обрести его когда-либо?» Прежде проблема выбора пути обычно приводила его в одно из трех мест: в Париж, в Германию или в Италию. Теперь настала пора испытать новые направления. Отчаянно желая убежать от прошлого, Рильке уложил чемодан и в ноябре ринулся в неисследованное: в Африку.

Очарованные «примитивным» искусством и «неприрученным» мышлением его создателей – тем, что Клод Леви-Стросс назовет позднее la pensée sauvage[12], – многие французские художники отправились в начале XX века в колониальные страны Северной Африки. Мифология Востока вдохновила Родена на создании камбоджийской серии, а Андре Жид говорил, что за пять лет, проведенных им в странствиях по Северной Африке, ее одинокие пустынные ландшафты оказали на его творчество влияние настолько сильное, что его трудно сравнить с чем-либо еще. И вот, следом за Жидом – и Вестхоф, – Рильке в конце 1910 года отправляется в собственное странствие по Африке с экземпляром «1000 и 1 ночи» под мышкой.

Прибыв сначала в Тунис, Рильке, как никогда прежде, ощутил разлитое вокруг присутствие божества. Он был потрясен тем, до чего осязаемо мусульманскими оказались колонии. В священном тунисском городе Кайруане «Пророк побывал как будто вчера, и весь город – словно его королевство»; в Алжире «Аллах велик, и нет ничьей власти, кроме его власти, это витает в воздухе». Он планировал посетить одного из возлюбленных Жида в Бискре, но затем отказался от этого плана, испугавшись, что тот, возможно, совсем уже обнищал и попытается его ограбить.

Несколько недель спустя он стал задаваться вопросом, что он здесь делает. Яркие ткани, белые дома, пахнущие пряностями соуки – все это впечатляло, но в остальном поездка походила на экстравагантную трату времени и денег. Он понял, что просто уклоняется от работы, не больше и не меньше, причем уклонизм этот, к несчастью, весьма дорого ему обходится. Перед отъездом в Тунисе его укусила собака, и он решил, что правильно сделала. Пес «просто доступным ему способом объяснил, что я не прав, во всем», писал Рильке.

Рильке вернулся в Европу, а спустя несколько месяцев начала закрываться еще одна глава его жизни. Они с Вестхоф давно уже стали реже обмениваться письмами, в том числе и по его инициативе. Однажды он прямо предложил ей «писать ему только коротко, ведь у них обоих столько дел». Когда он все же получал от нее что-нибудь, то это были вещи, не имевшие к ней лично никакого отношения: отзывы на его стихи, перепечатанные ею для него тексты. Вот почему нет ничего удивительного в том, что летом 1911 года Вестхоф попросила у него развода.