История Рильке и Родена. Ты должен измениться

Рильке, возможно, был бы разочарован, узнав, что несколько лет спустя Каппус станет-таки сотрудничать с газетами, сначала с «Белградскими новостями», а позднее публиковаться в «Ежедневнике Баната». Да и сражаясь в годы Первой мировой на Восточном фронте, Каппус написал несколько приключенческих романов, в том числе «Красного Всадника», по которому в 1935 году был сделан фильм. Позднее Каппус признал, что «жизнь завела меня в ту самую область, от которой теплая, нежная и трогательная забота поэта стремилась меня удержать».

Но ничего этого Рильке так и не узнает, а в последнем письме к Каппусу, входящему в новую стадию своей жизни, он писал о том, что надо довериться своему одиночеству и тем ночам, когда он будет один среди «пустынных холмов». Поэт повторял расхожую мудрость о том, что человеку, чтобы чувствовать себя в мире как дома, нужно «время от времени оставаться наедине с большими природными феноменами».

И все же в последних строках этого письма Рильке удивительным образом переворачивает с ног на голову ту доктрину, которую он так долго проповедовал Каппусу. Он отвергает жесткий, ультимативный выбор Родена между жизнью и искусством, моля молодого поэта не сожалеть о своем решении оставить поэзию ради более устойчивой жизни – ведь «искусство это тоже всего лишь способ жить».

Глава 15

Аукцион по продаже «Отеля Бирон» был назначен на конец июня 1909 года. Ожидалось, что одряхлевший особняк приобретет застройщик, снесет и построит на его месте более современное и востребованное здание.

«Вообразите потрясение и возмущение, охватившие старого художника, когда ему сообщили об этом! Его любимый “Отель Бирон” обречен разделить судьбу столь многих памятников старины Парижа и пасть жертвой коммерческого вандализма», – писала о возможной реакции Родена на эту новость Сильвия Бич, будущая владелица книжного магазина «Шекспир и Компания».

Потрясение и возмущение – это еще мягкое описание чувств, нахлынувших на Родена, когда он узнал о планах правительства разрушить его студию и «зачарованный приют», как называла их тайное гнездышко Шуазёль. В старину короли лично приглашали художников жить в своих дворцах; теперь же собственная страна хочет выбросить его на улицу. Но он, Роден, не потерпит такого унижения, он будет бороться до последнего!

В конце 1909 года Роден обратился к одному из городских советников с деловым предложением. После смерти все его работы отойдут в дар государству, включая все статуи «в гипсе, мраморе, бронзе, камне, а также мои рисунки и моя коллекция древностей», если в особняке будет открыт Музей Родена. При одном условии – пока он жив, он должен жить в этом особняке. Художник указывал на то, что его произведения уже обрели постоянный дом в Америке, в Метрополитен-музее, и подчеркивал, что его страна должна сделать для него, по крайней мере, не меньше.

Правительство обещало рассмотреть предложение Родена, но многие жильцы особняка не хотели висеть на волоске, дожидаясь решения, и анклав художников начал потихоньку распадаться. Угроза продажи здания стала последним толчком для Матисса, который принял окончательное решение переселиться в деревню. Академия отнимала у него слишком много времени, да и разочарование художника двойственным отношением к нему парижской прессы все росло. Изданный им в 1908 году манифест «Записки художника» был попыткой посчитаться с критиками, которые поочередно называли его искусство то слишком академичным – Андре Жид назвал «Женщину со шляпой» «плодом теорий», – то слишком диким. Но эссе Матисса больно ударило по самому художнику, открыв его для еще большего числа нападок. Вот почему теперь он больше всего хотел уйти от общества и мирно писать где-нибудь на природе. Он даже начал практиковать воздержание как способ сохранения «творческих» ресурсов для занятий искусством. Разгульная атмосфера «Отеля Бирон» не особенно способствовала его творческим усилиям.

Даже Кокто собирался вскоре съезжать, хотя и не по своей воле. Его мать узнала о тайном убежище сына, когда дамы из ее клуба «Друзья Лувра», прослышав о старинном особняке, обратились к ней с вопросом, не окажет ли ее сын им любезность провести для них экскурсию по дому. Похоже, о его тайной garçonnière[11] знали все, кроме матери.

Мадам Кокто охватил ужас, когда она узнала, что ее благовоспитанный сын водит компанию с бандой развратных художников. Наверное, больше всего она боялась откровенно гомосексуального Эдуарда де Макса, который красил глаза не только на сцене, но и в жизни. И хотя французская публика в целом, пережив эпоху Оскара Уайльда, воспринимала де Макса как своего рода «сакральное чудовище», не все, однако, отличались таким свободомыслием. «Де Макс был как океан, и его, как океана, боялись матери», – сказал о нем Кокто.

Между тем мать грозилась отлучить Кокто от денежного пособия, если он не съедет немедленно. Дамы из клуба «Друзья Лувра» получили свою экскурсию, а Кокто скрепя сердце простился со своим «царством фей».