История Рильке и Родена. Ты должен измениться

Двадцать восьмого июня 1914 года был застрелен эрцгерцог Франц Фердинанд. Две недели спустя Рильке собрал дорожную сумку, чтобы отправиться в обычную, как он полагал, поездку в Германию: навестить Андреас-Саломе в Гёттингене, затем отправиться к издателю в Лейпциг и, наконец, в Мюнхен, повидать Руфь, откуда снова вернуться к Андреас-Саломе. Рассчитывая, что поездка будет недолгой, он оставил все свои вещи – в том числе стол, подаренный Роденом, семейный герб в рамке на стене и дагерротип отца – у себя на квартире в Париже. Пока он стоял на рю де Кампань-Премьер и ждал такси, его квартирная хозяйка вдруг заплакала. Рильке, который понятия не имел о том, что Европа находится на краю гибели, не понял причины ее слез.

В Германию он прибыл в середине июля, за две недели до того, как Австрия объявила войну Сербии. Известия о разрыве дипломатических отношений приходили то с одного, то с другого конца Европы, а Рильке продолжал сохранять безразличие к происходящему. Угрозу России мобилизовать армию он воспринял как пустую и продолжал исполнять намеченный план: собрался к Андреас-Саломе в Мюнхен; «сущее дитя во всем, что касалось политики», как сказал о нем один друг. Однако Андреас-Саломе рисковать не стала и предпочла сесть в поезд, который повезет ее совсем в другом направлении, не в Мюнхен. Мудрая женщина. Пройдет шесть лет, прежде чем Рильке снова окажется в Париже.

Второго августа, через две недели после нечаянной эвакуации Рильке из Парижа, солдаты захватили машину Родена, когда тот выезжал за городские ворота по дороге домой в Мёдон. Въезд и выезд из столицы был закрыт для всех, без исключения. Пришлось семидесятитрехлетнему скульптору с помощником возвращаться в пригород пешком. К счастью, один крестьянин пожалел их и подвез на своей телеге.

Добравшись-таки до дома, Роден обнаружил, что всех его служащих мужского пола призвали в армию. Даже коня, престарелого инвалида Ратаплана, и то забрали на войну. Затем принесли телеграмму, в которой Родену рекомендовали в сорок восемь часов перенести все свои скульптуры в подвал «Отеля Бирон». Роден еще не успел оценить всей серьезности конфликта, когда по Парижу уже полетели листовки, в которых жителей извещали о начале мобилизации.

На следующий день Германия объявила войну России и Франции. Роден нанял команду грузчиков, и они, вместе с его сыном, Огюстом, срочно перенесли скульптуры в хранилище и еще устроили так, чтобы как можно больше их было переправлено в Англию. К концу месяца немецкие войска уже окружали Париж и забрасывали город листовками с предупреждениями о том, что единственная надежда парижан – в сдаче.

Первого сентября Роден понял, что пора уезжать. Он и Бере, протискиваясь на вокзале сквозь толпы стекающихся в город солдат, сели в поезд, чтобы ехать в Англию, а Огюста оставили в Мёдоне. Кто-то из родственников скульптора взялся приглядеть за его загородным домом, а неделю спустя, когда началась битва на Марне – сражение, в котором ценой огромных потерь была предотвращена оккупация немцами Парижа, – дом был превращен в полевой госпиталь.

Роден и Бере укрылись в лондонском доме своей подруги Джудит Кладель. В вынужденном пребывании за границей Роден нашел даже кое-что положительное: теперь он сможет лично присутствовать на открытии своей скульптуры «Граждане Кале» в саду при здании Парламента осенью. Однако в последнюю минуту куратор решил, что это будет дурной тон: демонстрировать памятник тем, кто пожертвовал своей жизнью за свободу Кале в то самое время, когда немцы в буквальном смысле держат французский порт в осаде.

Роден был разочарован таким решением, однако впереди его ждало испытание куда более суровое: через несколько недель после приезда в Лондон он открыл газету «Дейли Мейл» и увидел большую фотографию: разрушенный снарядом собор в Реймсе.

«Он побледнел, точно при смерти, и так провел два дня, белый и немой от горя, сам словно превратившись в статую покалеченного собора», – говорила Кладель. Немцы знали, что делали: прекрасно осведомленные о том значении, которое реймсский собор имел для французов будучи одним из символов национальной идентичности, они еще четыре года продолжали забрасывать его снарядами. В будущем, предсказывал Роден, настанет день, когда «скажут “падение Реймса”, как сейчас говорят “падение Константинополя”».

Возможно, впервые в жизни Роден испытал страстный интерес к политике. Он отправил писателю-пацифисту Ромену Роллану, который тоже жил когда-то в «Отеле Бирон», письмо с такими словами: «Это больше, чем просто война. Эта кара Господня – гуманитарная катастрофа на границе двух эпох». Патриотизм Родена креп день ото дня, и в ноябре он передал Музею Виктории и Альберта в Лондоне восемнадцать своих работ – дар английским братьям по борьбе с Германией. А когда скульптору поступило невероятное предложение вылепить бюст германского императора, кайзера Вильгельма Второго, за немыслимое вознаграждение в 125 тысяч франков, Роден от сделки отказался, заявив: «Как я могу ваять портрет врага Франции?»