В истории каждая новая стадия расширяет угол зрения на стадии предыдущие, позволяет заметить в них то, на что раньше не обращалось внимания. Более того, новая стадия может выработать и язык для описания не только феноменов настоящего, но и явлений прошлого, в том числе и отдаленного. Выше уже говорилось о том, что идея «беззаветного служения» — коммунистическим идеалам, партии, государству, народу — появилась в советскую эпоху. Мы же сочли возможным использовать это выражение для характеристики тех взаимоотношений, которые складывались между властью и подданными еще во времена послеордынской Московии. Тем самым мы хотели показать, что при разных идеологиях могут существовать одни и те же культурные механизмы сочетания общего интереса, персонифицированного в фигуре верховного правителя, с интересами частными. Профанирование последних, полное или частичное лишение их легитимного статуса — это и есть то, что роднит советских лидеров с их отдаленными предшественниками, правившими страной до Петра III и Екатерины II.
Формула «подчинения личных интересов общественным» наиболее полное и последовательное воплощение получила в сталинские времена. «Наша демократия, — говорил Сталин, — должна всегда на первое место ставить общие интересы. Личное перед общественным — это почти ничего»303
. Идея «беззаветного служения» и была идеей служения общему интересу. Его коллективным символом выступала партия, персональным символом — ее вождь. Ему принадлежало монопольное право не только на формулирование общего интереса, но и на то, чтобы единолично определять степень соответствия этому интересу тех или иных действий представителей властной элиты.Учитывая, что критерии такого соответствия были известны только самому вождю, субъективно искреннее «беззаветное служение» при желании всегда могло быть квалифицировано как «двурушничество». Казалось бы, это должно было создавать непреодолимые препятствия для рекрутирования людей в правящий слой — ведь попадание в него уже само по себе означало большие риски, в том числе и для жизни. Тем не менее желающих попасть во властные структуры при Сталине было более чем достаточно.
Со стороны это казалось необъяснимым и даже противоестественным. «Я никак не мог и до сих пор не могу понять, — писал известный мыслитель-монархист из числа русских эмигрантов, — какой это черт тянет людей на верхи сталинской бюрократической лестницы. Власть — дутая, деньги — пустяковые, работа каторжная, и ведь все равно гениальнейший рано или поздно зарежет»304
. Но для тех, кто шел на службу в сталинский партийный, государственный и хозяйственный аппарат, вопрос так не стоял. И дело не только в том, что большинство из них репрессии по отношению кЛюбое советское «начальство» имело преимущества по сравнению с рядовыми тружениками. Только попадание во власть или близость к ней обеспечивали человеку той эпохи жизненную перспективу, возможность вырваться из нищенского или полунищенского существования. Вхождение во власть приобщало к миру, где исчезали или существенно смягчались все бытовые проблемы: беззаветность служения, исключавшая какие-либо контракты и заранее оговоренные правила игры, предполагала, тем не менее, определенные жизненные блага и привилегии, возвышавшие даже не очень больших начальников над простыми смертными. Не забудем также, что сталинский партийно-государственный аппарат комплектовался из представителей низов, имевших возможность непосредственно сравнивать мир, в который они вошли, с тем, из которого только что вышли.
В этом отношении Сталин шел по пути Ивана Грозного и его предшественников — с той лишь разницей, что ликвидацию коммунистического «боярства» осуществлял более последовательно и довел до конца. Вместе с тем советский лидер, в отличие от московских Рюриковичей и подобно Петру I, культивировал принцип личной заслуги и выделял тех, кто в «беззаветном служении», по его представлениям, особенно преуспел, головокружительным карьерным продвижением, общественной известностью, орденами, званиями, премиями и другими способами. Как и во времена Петра, служебный рост ставился при Сталине в зависимость от образования, хотя масштабы кадровой революции не позволяли строго соблюдать это правило. Но, в отличие от первого российского императора, у первого коммунистического генерального секретаря не было необходимости
Петр имел дело с дворянством, которое к государственной службе не рвалось и воспринимало учебу как предписанную дополнительную обязанность. Сталинские новобранцы партийно-государственного и хозяйственного аппарата поместий и крепостных не имели, а в службе видели единственно возможный для них «светлый путь» наверх. Но так как одним из главных условий карьеры было образование, то оно воспринималось не менее важным жизненным делом, чем вступление в партию.