История России

Оставалось второе направление — реформационное, получившее политическое воплощение в деятельности Горбачева. Оно означало не ужесточение идеологической дисциплины на средневековый манер, а очищение самой идеологии от сталинского и послесталинского утилитаризма. Речь шла об отказе от фасадной имитационности, при которой отсутствие демократических прав и свобод и защищающей их законности камуфлировалось декларациями о подлинно народной природе «социалистической демократии», в отличие от демократии «буржуазной». То не было отречением от пер­вой в пользу второй. То была установка на соединение неимитационной демократии с советским социализмом при убежденности в органичности такого соединения. «Больше демократии, больше социализма»²⁹⁹ , — именно так понимал их взаимосвязь и взаимообусловленность инициатор перестройки и именно в соответствии с таким пониманием и действовал.

Это был самообман реформатора. Перестройка коммунистической системы, предпринятая им, на деле означала ее демонтаж. Потому что все возможные для нее перестройки она к тому времени уже осуществила. Мы говорим это как историки, а не как современники и в определенной степени участники событий тех лет. Самообман Горбачева какое-то время был созвучен самообману советского общества, в котором убежденные антикоммунисты составляли незначительное меньшинство и на ход пере­стройки первоначально влиять не могли. Изжить иллюзии относительно сочетае­мости советского социализма и демократии можно было только при наличии истори­ческого опыта, продемонстрировавшего их несочетаемость. Раньше такой опыт отсутствовал. Перестройка его создала.

Провозгласив приоритет «общечеловеческих» ценностей над классовыми, отме­нив цензуру, освободив политических заключенных и введя относительно свободные выборы в советы, Горбачев выводил страну из коммунистического средневековья во второе осевое время. Самоотрицание этого средневековья произошло раньше. Но вы­ход за его пределы в качественно иное состояние начался только в годы перестройки. Однако это новое общественное состояние и, соответственно, новое историческое вре­мя в интерпретации реформатора по-прежнему претендовали на социалистическую, а в неопределенном будущем и коммунистическую особость.

Горбачев пытался вернуть социалистической идее идеальное измерение. Бреж­невский «развитой социализм» (он же «реальный») из нормы превращался в аномаль­ное отклонение от нее, подлежащее преобразованию в соответствии с другой нормой, единственно подлинной. О том, что это означало, мы уже говорили. Уводя Советский Союз из изжившего себя политического средневековья во второе осевое время (в его социалистической версии), реформатор вынужден был, того не подозревая, искать со­циалистическую подлинность в древней вечевой традиции, т.е. во времени доосевом. Если же вспомнить, что Горбачев хотел не только передать власть советам, но и сохра­нить эту власть за коммунистической партией, которую возглавлял и от аппарата ко­торой зависел, то понятнее будет, почему в его идеологических новациях соединялись содержательно несовместимые смыслы.

Идея «социалистического правового государства»³⁰⁰ лишь к концу горбачевского правления стала сочетаться с осторожными попытками законодательного регулирова­ния деятельности КПСС, но так и не стала идеей превращения коммунистической пар­тии из «авангардной» в партию парламентского типа, конкурирующую на равных с другими политическими организациями³⁰¹ . Не предполагало «социалистическое» толкование правового государства и легитимации частной собственности: ее право на существование Горбачев официально признал лишь в августе 1990 года, а на привати­зацию так и не решился. Те же ограничители закладывались в понятия «социалистиче­ского самоуправления народа» и «социалистического рынка». При таком понимании демократизации она не могла не сопровождаться последствиями, на которые Горба­чев не рассчитывал. Вопреки его замыслу, «больше демократии» и «больше социализ­ма» в общественном сознании все дальше друг от друга отдалялись, превращаясь в непримиримых антагонистов.

Исторический закон, от имени которого, подобно своим предшественникам, действовал Горбачев, не сочетался с неимитационными правами и свободами граж­дан. Более того, их предоставление оборачивалось требованиями признать сам закон несостоятельным. Формула «социалистического плюрализма»³⁰², призванная удержать эти права и свободы в первоначально намечавшихся идеологических и политических границах, с возложенной на нее ролью не справлялась.