История России

Советские руководители пытались ответить на новые внешние и внутренние вы­зовы, избегая назревшей социально-политической модернизации системы. Они смог­ли искусственно продлить ее существование, но остановить ее движение в историче­ский тупик им было уже не по силам. Тем более что кризис обнаруживал себя не только в увеличивавшемся несовпадении фасадного и нефасадного социализма, кото­рое постепенно фиксировалось массовым сознанием. Это все более глубоко осознавав­шееся несовпадение рано или поздно должно было сказаться и на базовой опоре сис­темы, а именно — на самой коммунистической идеологии.

18.4. Конец атеистического средневековья

Целевые абстракции будущего могут восприниматься сознанием людей только в двух случаях: или когда они переносят идею рая и спасения в мир иной, или когда эта идея — в светском варианте — соизмеряется с длительностью отдельной челове­ческой жизни. Концепция «строительства социализма в одной стране» такому требо­ванию соответствовала. Но после того как он был объявлен построенным, ожидания автоматически переносились на коммунизм. Образ «осажденной крепости» и война позволили на время вытеснить эти ожидания из массового сознания. Одержанная по­беда их неизбежно актуализировала. Послесталинские руководители вынуждены бы­ли уже считаться с тем, что жертвенное отношение к настоящему во имя будущего в исторических сроках ограничено. Но при этом они шли разными путями.

Хрущев, объявив о том, что уже «наше поколение советских людей будет жить при коммунизме»²⁹⁵ , как раз и пытался конкретизировать идеологическую абстрак­цию будущего, приблизив его к настоящему во времени. Брежнев, осознав с по­мощью советников иллюзорность хрущевских сроков и уязвимость коммунистиче­ского проекта как такового, начал отходить от финалистского пафоса базовой абстракции и смещать конкретизирующие акценты от будущего к настоящему, под­нимая идеологический статус последнего. Так появился «развитой социализм»²⁹⁶ — термин, придававший настоящему самостоятельное значение, а не только как подго­товительной стадии на пути к будущему. Но если хрущевская конкретизация, как вскоре выяснится, была утопической, то брежневская столкнулась с тем, что повы­сившийся идеологический статус социалистического настоящего не только не умень­шил, но еще больше увеличил его фактическую уязвимость в сравнении с другим, не­социалистическим настоящим.

Идеологические новации брежневской поры не нашли в советском обществе за­интересованного отклика. Оно осталось к ним равнодушным уже потому, что никаких радужных перспектив они ему больше не сулили, предлагая научиться ценить то, что есть. Но сегодня советский идеологический официоз, по крайней мере для авторов данной книги, выглядит гораздо интереснее, чем в советскую эпоху. Потому что те­перь мы знаем, чем все кончилось. А зная это, мы можем в том, что казалось бесконеч­но далеким от жизни казенным словотворчеством, рассмотреть определенное жизнен­ное содержание.

Ничто, пожалуй, не осложняло в такой степени существование коммунистиче­ской системы, как сама идея коммунизма. Благодаря ей система начала свое истори­ческое бытие, но со временем идея эта пришла в слишком явное несоответствие с ре­альным функционированием советской государственности. Последняя, как и любая другая, нуждалась в поддержании и упрочении своей легитимности. Между тем ком­мунизм с его пафосом прямого, т.е. безгосударственного, народовластия обрекал ее на временную, преходящую и потому заведомо несамодостаточную историческую роль. Кроме того, идея будущего, отличного от настоящего, способствовала постоянной актуализации в общественном сознании образа иного настоящего в виде чешского «социализма с человеческим лицом» и его советских аналогов, представленных отече­ственным «шестидесятничеством». Формула «развитого социализма», способного к развитию на собственной основе, и призвана была все эти идеологические альтерна­тивы устранить, а их персонификаторов — от Александра Твардовского до Роя Медве­дева — маргинализировать.

Показательно, однако, что программу КПСС, принятую при Хрущеве и обещав­шую ввести Советский Союз в коммунизм к 1980 году, брежневское руководство заме­нить другой так и не решилось. Она продолжала действовать даже тогда, когда обе­щанные сроки ее выполнения прошли, а ее невыполненность стала эмпирически фиксируемым фактом. Потому что вообще отказаться от коммунистического целепо- лагания система не могла. Но она не могла и перевести его на язык конкретных про­ектов и планов, не говоря уже о сроках.