История России

Военно-приказная система — это система принуждения. Однако одним лишь при­нуждением служебное рвение невозможно обеспечить даже в армии, а в гражданской жизни — тем более. Помимо этого, требуется стимулирование индивидуальных дости­жений и признание индивидуальных заслуг, т.е. мобилизация личностных ресурсов, без которой принуждение ожидаемых результатов не приносит. С этой особенностью человеческой природы вынужден был считаться и Сталин. Идеологические формулы «беззаветного служения» и «подчинения личных интересов общественным», распро­страненные им на все население, а не только на служилый слой, сами по себе никого и ни к чему стимулировать не могли, если бы лишенный легитимного статуса лич­ный интерес вообще не получал удовлетворения. И не только в «светлом будущем», но и в приготовительном по отношению к нему настоящем.

В исторических границах военно-приказной системы эта проблема не имела ре­шения. Не решалась она и в границах советского социализма как такового. Но чтобы осознать это, потребуется больше полувека. В интересующий же нас период власть бы­ла уверена в том, что новые способы трудовой мобилизации позволяют с данной проб­лемой справиться. В сталинские времена таких способов, не считая ГУЛАГа, тоже сво­еобразно исполнявшего эту роль, было два.

Первый способ — вознаграждение «беззаветного служения» общему интересу карьерным ростом, т.е. перспективой продвижения из рабочих и крестьян в партий­но-государственное или хозяйственное начальство, что при небывалых масштабах вертикальной мобильности способствовало активизации наиболее энергичной и ам­бициозной части населения. Рабочему с репутацией лодыря или пьяницы на карьеру рассчитывать не приходилось.

Однако подавляющее большинство людей в состав руководящих кадров попасть не могло, да и стремились к этому далеко не все. Между тем государство нуждалось в их трудовом энтузиазме не меньше, чем в служебном усердии больших и малых на­чальников. На «широкие трудящиеся массы» и был рассчитан второй способ мобили­зации личностных ресурсов, перенесенный в мирную жизнь из практики войны. Речь идет о моральном возвышении обычного будничного труда до уровня воинского дол­га перед страной и государством, о превращении его, пользуясь словами самого Ста­лина, в «дело чести, доблести и геройства».

Но эта беспрецедентная в мировой хозяйственной жизни героизация труда, со­провождавшаяся награждениями «передовиков производства» правительственными орденами и медалями³¹³ , прославлением в газетах и другими поощрениями, тоже не находила у большинства рядовых тружеников того отклика, на который власти рас­считывали. Тем более если речь шла не о рекордно быстром возведении новых горо­дов и заводов, с которым слово «штурм» и другие существительные из военного лек­сикона еще как-то соотносились, а о повседневной работе миллионов людей: вытачивание деталей на токарном станке, монотонный труд на конвейере или про­полку овощей в поле подводить под понятие «трудового подвига» было намного сложнее. К тому же в подобных случаях героизация отдельных людей вроде шахтеров Алексея Стаханова или Никиты Изотова, каким-то непостижимым образом умудряв­шихся в десятки раз перекрывать сложившиеся нормы выработки, сопровождалась повышением последних, хотя и не столь значительным, и для всех остальных. Понят­но, что энтузиазма у них это не вызывало, а порождало, наоборот, неприязненное отношение к ударникам, которые после развернутого в стране стахановского дви­жения (1935) появились во всех отраслях промышленности. Тем более что стаханов­цы награждались не только славой: введение сдельной оплаты труда вело и к росту их доходов.

То были попытки мобилизовать личностные ресурсы рабочих, вводя индивиду­альную конкуренцию в неконкурентную плановую экономику. Но если даже отвлечь­ся от того, что герои-ударники нередко достигали рекордных результатов благодаря созданию для них искусственных условий — наличие стахановцев служило показате­лем организаторских способностей и политической сознательности их руководите­лей, — такая «конкуренция» не могла способствовать интенсификации социалисти­ческого хозяйствования. В том числе и потому, что была несовместима с базовыми основаниями плановой системы, в которой перевыполнение производственных норм не соотносилось с нормированностью поставок сырья и материалов. Поэтому при перенесении стахановского движения из добывающей промышленности в обраба­тывающую оно сопровождалось часто не столько ростом эффективности, сколько нарастанием дезорганизации. Поощрение рабочей инициативы и изобретательно­сти способствовало интенсификации труда отдельных работников, но не могло ком­пенсировать отсутствие рыночных стимулов экономической динамики. О том, что та­кого рода методы мобилизации личностных ресурсов ожидаемых результатов не приносили, свидетельствуют и наметившаяся в предвоенные годы стагнация совет­ской экономики, и предпринятые тогда же меры по ужесточению трудового законода­тельства, превращавшие его в уголовное.