История России

Приоритет в Московии ценности войны и победы в ней над ценностью мира на­водит на мысль, что и первоначальный выбор Грозного (война с Ливонией вместо кон­центрации усилий на борьбе с Крымом) мог мотивироваться не только внешнеполи­тическими соображениями. На крымском направлении быстрого успеха быть тогда не могло. Крымское ханство было хорошо защищено, а на пути к нему лежала огромная степь, в которой для продвижения армии предварительно следовало построить много­численные укрепленные пункты. Наконец, за Крымом стояла чрезвычайно сильная в то время Турция, воевать с которой при отсутствии морского флота Москва была не в состоянии. Поэтому выбор Крыма в качестве главного противника в таких условиях успеха не сулил, что было чревато не только разрушением базового консенсуса, осно­ванного в значительной степени на «боевом строе государства», но и кризисом идеи богоизбранного «Третьего Рима».

Сама по себе эта идея военной экспансии не предполагала. Она подразумевала лишь сохранение сложившихся жизненных устоев и недопущение их размывания чу­жеродными влияниями. Но государственная политика не может строиться на пассив­ном ожидании спасения. Тем более, что опустошительные набеги из Крыма, которым Москве не всегда удавалось противостоять, веру в спасение могли поколебать. «Тре­тий Рим», чтобы подтверждать свою богоизбранность, должен был побеждать тех, к кому Бог не благоволит, и обращать их, по возможности, в свою веру. Такова поли­тическая логика первого осевого времени (в нашем его понимании) — логика импе­рской экспансии. Московское государство, подчинив казанских и астраханских татар, начало действовать и развиваться именно в этой логике. Ее продолжением и стало вторжение в Ливонию, тогдашняя слабость которой сулила, в отличие от наступления на Крым, быструю и легкую победу вместе с прорывом к балтийским портам и балтий­ской торговле. Победы, однако, не случилось.

Мы можем лишь предполагать, как развивались бы события при благоприят­ном для Москвы ходе и исходе Ливонской войны. Дальнейшая эволюция русской власти в направлении самодержавия, безусловно, имела бы место и в этом случае. Но опричнины могло и не быть, поскольку она стала реакцией именно на военные поражения и их последствия, в том числе и измену Курбского. «Террор опричнины может быть понят только в связи с неудачами Ливонской войны, как французский террор 1792-1793 годов в связи с нашествием союзников»¹⁴³ . Показательно также, что отмена обнаружившей свою тупикость опричнины в 1572 году последовала сразу по­сле победы, одержанной под Москвой русским войском над вторгнувшимися в очеред­ной раз в Московию крымскими татарами. Но упразднению опричнины предшество­вали восемь лет террора, ставшего реакцией на военные поражения.

Эти поражения и сам факт измены позволили Ивану Грозному ликвидировать границу между реальными опасностями и изменами и опасностями и изменами по­тенциальными. В подобной атмосфере в предательстве может быть заподозрен и ули­чен кто угодно. Естественная реакция на ее возникновение — всеобщий страх. Поэто­му не только беспредел опричнины по отношению к элите, но и такие акции, как учиненная Грозным — ради упреждения возможного сепаратизма и предательства — массовая резня в Новгороде (1570), не вызывали никакого сопротивления. Террор означал перевод неудачной внешней войны в войну внутреннюю. Внутренняя война при отсутствии сопротивляющегося противника позволила осуществить то, что должна была обеспечить победа в войне внешней, — укрепление самодержавной власти царя.

Знаменитая переписка Грозного с Курбским, начавшаяся в преддверии опрични­ны, — религиозно-политическое обоснование этой власти. В ситуации, когда военные неудачи и участившееся бегство русской знати в Польшу и Литву выдвинули в повест­ку дня вопрос о ее оправданности, царю, очевидно, важно было убедить не только оп­понента, но и самого себя в преимуществах такой власти перед той, что имеет место у других. Однако развитие событий этого не подтверждало.

В ходе Ливонской войны, растянувшейся на четверть века, не удалось решить ни одной из внешнеполитических задач, которые ставились в ее начале. Все завоеванные в Ливонии территории пришлось отдать. Выхода в Балтийское море Московия снова и надолго лишилась. Откладывание крымского вопроса отозвалось через несколько лет страшным нашествием крымского хана Девлет-Гирея на Москву (1571), сопровож­давшемся для страны колоссальными потерями: в центральных ее районах сотни ты­сяч людей были убиты, десятки тысяч — уведены в плен. По мнению некоторых исто­риков, запустение этих районов во времена Ивана Грозного — результат не только опричнины, но и татарского разорения и страха перед его повторением¹⁴⁴ . Однако все это, ослабив страну, власть самого царя не ослабило. Русское самодержавие в его ти­ранической форме состоялось, прецедент был создан.