История России

Эти обстоятельства во многом складывались естественно, задавались историче­ским ходом вещей. Граница между войной и миром в восприятии людей была ликви­дирована уже самим фактом монгольской колонизации, при которой даже в самые спокойные времена не было никаких гарантий от разорительных татарских набегов. Но и после того, как Москва в конце XV века перестала быть данником Орды, в данном отношении мало что изменилось.

После ее распада образовалось несколько ханств (Крымское, Казанское, Астраха­нское), из которых совершались опустошительные набеги, не раз докатывавшиеся и до Москвы.

Кроме того, страна вела бесконечные войны на западе — с Литвой и Польшей, объ­единившихся со временем в Речь Посполитую, со Швецией. По подсчетам историков, за столетие (1492-1595) эти войны «поглотили не менее 50 лет»¹³⁷ . Иностранные наблю­датели, посещавшие Московию в те времена, отмечали, что «для нее мир — случайность, а не война»¹³⁸ .

В таких условиях осуществлявшаяся сверху милитаризация повседневности нахо­дила основание в самом жизненном укладе, не создававшем предпосылок для расчлене­ния в сознании образов войны и мира. Так закладывалась политическая традиция, суть которой историки разных идеологических направлений солидарно усматривают в «бо­евом строе государства»¹³⁹, в том, что оно «имело характер военного общества, постро­енного как большая армия, по принципу суровой тягловой службы»¹⁴⁰ .

Русская Власть — это, конечно, Власть-моносубъект. Но лишь потому и постоль­ку, поскольку в пределе она — Власть-милитаризатор, чем и обусловлено в конечном счете ее историческое своеобразие. Как только она приступала к демилитаризации со­циума, ее моносубъектность начинала размываться, и Русской Властью в строгом смысле слова она быть переставала.

Таким образом, в московский период роль войн была уже иной, чем во времена Киевской Руси, милитаризации в ее московском варианте не знавшей. Во-первых, войны перестали быть способом добывания власти; после подчинения Твери и Новго­рода, колебавшихся в выборе между Московией и Литвой, они вообще ушли из внут­ренней жизни. Во-вторых, внешним угрозам — явным или потенциальным — проти­востояли теперь не отдельные княжества или группы княжеств, а совокупная сила всего централизованного государства. В-третьих (и это в нашей логике едва ли не са­мое важное), внешние войны, которые сплачивали в киевскую эпоху князей и свобод­ную дружинно-боярскую элиту, но не обеспечивали ее долговременное подчинение князьям, стали в послемонгольский период одним из важнейших средств именно под­чинения элиты и утверждения самодержавной власти.

Когда говорят, что московская государственность складывалась под воздействи­ем внешних вызовов и угроз, с этим трудно спорить. Но верно, как нам кажется, и об­ратное утверждение: без таких вызовов и угроз, равно как и без встречных завоева­тельных амбиций, подобная государственность не могла бы сложиться вообще.

Консолидация социума вокруг власти-тотема невозможна в условиях длитель­ного мира. Потому что длительный мир постепенно расшатывает архаичную общест­венную целостность, где «Мы» консолидируется исключительно благодаря тому, что существует враждебное «Они». Он неизбежно сопровождается социальным и культур­ным расслоением, формированием и развитием частных интересов, возникновением между ними конкурентных отношений. Этому не в состоянии противодействовать как догосударственные локальные общности, так и общности государственные, вы­строенные на фундаменте архаичной культуры. Сказанное и вынуждает нас более внимательно присмотреться к роли войн в послеордынской Московии.

Первое, что обращает на себя внимание, — это то, что в первое послеордынское столетие они, как правило, не были оборонительными. Войны с Литвой, начавшиеся при Иване III, имели своей целью присоединение к Москве бывших областей запад­ной Руси, отошедших к Литве в монгольский период. Учитывая, что последняя приня­ла католицизм, эти войны в известном смысле можно считать религиозными. Борь­бой против «неверных» выглядело в глазах современников и завоевание Иваном IV Казанского и Астраханского ханств. Но оно же покончило с татарскими набегами из Поволжья, пополнило земельный фонд казны и обеспечило контроль Москвы над волжским торговым путем, блокирование которого татарами оборачивалось для нее серьезными экономическими проблемами. Казалось бы, после этого логичным было со­бирание сил для борьбы с Крымом — главным очагом тогдашних реальных угроз. Во всяком случае, доводов в пользу продолжения войны с ним, начавшейся после взятия Ка­зани, было немало, и правительство «Избранной рады» именно ими и руководствовалось.