История России

В этом и усматривалась земная миссия православного царя, как Божьего намест­ника. Ему предписывалась ответственность за все, что делается на земле, а вместе с ней — и право карать грешников, исправлять их природу в земной жизни. Идея Божьего суда, как окончательного, тем самым не отменялась, но вводился как бы пред­варительный суд (царский), предназначение которого — способствовать конечному спасению человека. Именно так понимал свою власть и ответственность Иван Гроз­ный, полагавший, что не только на Небе, но и на Земле грешники должны испивать «чашу ярости Господня» и «многообразными наказаниями мучаться»¹³⁵ .

Так базовая абстракция христианского Бога в ходе ее интерпретации и конкре­тизации применительно к государственной жизни доводилась до идеи архаичного языческого тотема. Но — с двумя отличиями. Будучи перенесенным из догосудар- ственного жизнеустройства в централизованное государство, он превращался из двух­полюсного в однополюсный. Можно сказать, что это был отход от княжеско-вечевой племенной модели, которую пытались приспособить к большому обществу киевские правители, к модели еще более древней, родовой, при которой, как и в патриархальной семье, власть отца являлась никем и ничем не ограниченной40. Кроме того, теперь то­тем воплощался не в животных, птицах или деревянных идолах, а в образе православ­ного царя.

Религиозное обоснование «отцовской» модели московского самодержавия, под­черкнем еще раз, складывалась под непосредственным воздействием определенных социально-политических обстоятельств, о которых говорилось выше. Но конкретная интерпретация православия, возобладавшая в Московском государстве, не может быть объяснена только социально-политическими причинами. Немалую роль сыграла здесь и религиозная атмосфера той эпохи.

Московия жила тогда ожиданием скорого конца света и Второго Пришествия Христа41. И она — прежде всего в лице своих церковных служителей — хотела сохра­ниться как богоспасаемая земля. Идея «Москвы — Третьего Рима» была идеей не внешней экспансии и вечного земного царства, а последнего такого царства перед Вто­рым Пришествием42. Русскому царю, согласно ей, предстояло передать власть Богу, что предполагало сохранение в чистоте православной веры и противодействие челове­ческой греховности и неправедности во всех их проявлениях. К этой миссии и готовил себя набожный царь Иван Васильевич Грозный, учиняя свой суд над теми, кого считал злостными грешниками.

Не забудем, однако, что греховным в его религиозно-политической доктрине было все, что реально или потенциально противостояло его единовластию, а греш­никами, соответственно, те, в ком он видел реальных или потенциальных полити­ческих противников. Вечное и ситуативное, общий интерес государства и частный интерес самодержца сплелись в некую нерасчлененную иррациональную мотива­цию. Результатом же, повторим, стало уподобление православного царя архаичному языческому тотему и беспредел опричнины с катастрофическими для государства последствиями.

Историки до сих пор не пришли к единому мнению относительно того, можно ли форму правления, сложившуюся и существовавшую в стране до Петра I, называть само­державной. Те, кто считают это некорректным, ссылаются обычно на то, что власть московских государей ограничивалась Боярской думой и их официально деклариро­вавшейся ответственностью перед Богом, предполагавшей, в свою очередь, сдержива­ющую роль церкви. При таком толковании опричный террор Грозного выглядит не сис­темной нормой, а кратковременным отклонением от нее, повторений в дальнейшем

По мнению известного отечественного историка XIX века Ивана Забелина, «самодержа­вие в своей самовластной форме XVI и XVII вв. явилось <...> плодом именно родовой культу­ры, которая заботливо воспитала нас с самых первых времен нашей истории» (Забелин И. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII вв. М., 1869. С. 59). К тому стоило бы только доба­вить, что политически «родовая культура» поначалу воплотилась в родовое правление Рю­риковичей с «племенным» добавлением в виде веча, а ее второе, самодержавное воплоще­ние было опосредовано освоением Рюриковичами политического опыта монголотатар. Между тем сам Забелин влияние «татарской идеи» на русскую власть пытался оспорить.

Обстоятельный и глубокий анализ влияния этих ожиданий и их влияния на сознание и по­ведение людей того времени дан в уже цитировавшейся книге А.Л. Юрганова «Категории русской средневековой культуры» (М., 1998).

Такая интерпретация данной концепции в последние годы становится все более распро­страненной. См.: Юрганов А.Л. Указ. соч. С. 344-346; Люкс Л. Указ. соч. С. 18; Перцев А.В. Жизненная стратегия толерантности: Проблема становления в России и на Западе. Екате­ринбург, 2002. С.108-109.

не имевшим. Но прецедент с опричниной тем-то и показателен, что он продемонстри­ровал слабость институциональных, а главное — культурных ограничителей самодер­жавного произвола в послемонгольской Московии.