История России с древнейших времен до наших дней

В придворных кругах было хорошо известно, что назначение Волынского кабинет‑министром заслужено им не только трудом, но и угодничеством перед Бироном. Последний же преследовал свои цели — уравновесить приобретшего большое влияние Остермана, которому он втайне не доверял. «Свой» человек Бирона быстро освоился в хитросплетениях власти, приобрел вес и стал едва ли не единственным докладчиком при императрице, перехватив первенство у Остермана.

Дело Волынского началось с простого эпизода, когда выгнанные им из Конюшенного ведомства три проворовавшихся смотрителя по наущению Остермана в поданной императрице челобитной уличали их обидчика в злоупотреблениях по тому же ведомству. Во встречном доношении Волынский отвел все обвинения в свой адрес и по горячности и нелюбви к Остерману, не удержавшись, впал в рассуждения на тему, «какие потворства и вымыслы употреблены бывают при монархических дворах и в чем вся такая зарытая бессовестная политика состоит». Свое доношение Волынский читал многим, и в приверженце «бессовестной политики» все узнавали Остермана.

Записка не имела для Волынского вредных последствий. Империатрица лишь обидчиво и с явным неудовольствием пожурила его: «Ты подаешь мне письмо с советами, как будто молодых лет государю». Волынскому внять бы словам Анны и умерить свою горячность, однако некоторое время спустя он страшно оскорбил Бирона в деле о денежной компенсации Польше, потерпевшей ущерб от прохода русских войск через ее территорию. Бирон как герцог Курляндский выступал за удовлетворение непомерно высоких денежных претензий Речи Посполитой. При обсуждении вопроса в Кабинете министров Волынский, с явным намеком на Бирона, сказал, что, «не будучи ни владельцем в Польше, ни вассалом республики, не имеет побуждений удабривать исстари враждебный России народ». Сказал верно, но слова эти, с прибавкой несуразностей, тут же передали Бирону. Они привели его в ярость, ибо ничем более нельзя было уязвить курляндца, как мнением, что он своими частными притязаниями наносит ущерб интересам России. Бирон обратился с жалобой к Анне, припомнив Волынскому и поданное им доношение с непристойными «для такой великой, умной и мудрой» императрицы наставлениями. Бирон требовал суда, уверенный в его исходе. К чести Анны Ивановны, она поначалу не хотела отдавать Волынского под суд, ибо видела, что он явится жертвой личной вражды. Бирон поставил ультиматум: «Или я, или он», грозился выехать за пределы страны. Анна вынуждена была уступить.

Следствие не затянулось, и по ходу его дворецкий Волынского под пытками показал то, что было нужно, — о возведенной якобы хуле на императрицу. «Государыня у нас дура, — будто бы говорил Волынский, — и как докладываешь, резолюции от нее никакой не добьешься, и ныне у нас герцог что захочет, то и делает». Приговор даже по тем временам был суров: 27 июня 1740 г. Волынскому отрезали язык, отсекли правую руку и четвертовали, соучастников — полковника П. М. Еропкина и советника Адмиралтейского ведомства А. Ф. Хрущова — обезглавили, остальных «конфидентов» били кнутом и сослали в Сибирь на каторжные работы или на Соловки.

О раскрытии большого заговора и последовавшем наказании его участников широко объявлено. Цель — устрашение непокорных дворян. В вину Волынскому в первую очередь было поставлено составление им «предерзновенного плутовского письма для приведения верных ее величества рабов в подозрение». Вот когда аукнулись прозрачные его намеки на Остермана, «старающегося приводить в сомнение государей». Было ясно, что дело Волынского «использовали для прикрытия подлинной цели политического процесса — парализовать сопротивление шляхетства немецкому засилью». Цель эта не была достигнута. Действия Волынского, его неравная борьба с ближайшим окружением императрицы так или иначе способствовали приготовлению общества к тому, чтобы освободиться от засилья иноземцев.

Физическое устранение Волынского, как доказывают историки, «было торжеством для Бирона, но еще большим торжеством для Остермана, а Остерман был опаснее Волынского для Бирона; он был тем более опасен, что его нельзя было поймать на горячести, как Волынского». И опять перед Бироном встала задача уравновесить Остермана в Кабинете министров, не дать ему оставаться его душой. Надобность же в верном человеке в Кабинете для Бирона была сильнее, чем когда‑либо ранее, из‑за болезненного состояния императрицы.

Таким человеком стал Алексей Петрович Бестужев‑Рюмин. Его срочно отозвали из Копенгагена, где он был посланником, и назначили кабинет‑министром. Расчет точен, ибо всем известна заклятая вражда Бестужевых и Остермана. Неприязненными были у него отношения и с родом Черкасских.

Но оставим на время эту тему и посмотрим пристальнее на императрицу Анну Ивановну.