Воссоздать словесный ее портрет и легко, и трудно. Современники оставили множество существенно различающихся свидетельств. Если отсечь суждения крайние, как, например, графини Натальи Шереметевой, сразу после свадьбы ее с Иваном Долгоруким сосланной Анной в Сибирь вместе с мужем («…престрашного была взору; отвратное лицо имела; так была велика, когда между кавалеров идет, всех головою выше, и чрезвычайно толста»), или голштинского придворного Ф. В. Бергольца («Герцогиня — женщина живая и приятная, хорошо сложена, недурна собою и держит себя так, что чувствуешь к ней почтение») и подобные, то примем обобщенную характеристику В. О. Ключевского. В его отзыве раскрываются и внешние обстоятельства формирования характера Анны, и внутренняя ее суть: «Рослая и тучная, с лицом более мужским, чем женским, черствая по природе и еще более очерствевшая при раннем вдовстве среди дипломатических козней и придворных приключений в Курляндии, где ею помыкали как русско‑прусско‑польской игрушкой, она, имея уже 37 лет, привезла в Москву злой и малообразованный ум с ожесточенной жаждой запоздалых удовольствий и грубых развлечений». Ключевский как бы развивает короткий отзыв об Анне С. М. Соловьева, по мнению которого «неприятное ее положение» при великом дяде стало еще неприятнее при Екатерине I и Петре II, когда «чаша унижения была выпита до дна, а натура была жесткая, гордая, властолюбивая, чувствительная к унижению». После долгих лет преодоления внешних препятствий на жизненном пути и борьбы за личную свободу (в том числе и от престарелой матери‑ханжи) «наконец тюрьма отпирается, Анна на полной свободе, она — самодержавная императрица; наконец‑то можно пожить…». Но «пожить» для нее, когда молодость уже прошла, означало стремление к сильным внешним развлечениям, празднествам, окружение себя людьми, которые бы постоянно ее забавляли, потешали. Тяга к этому была так сильна, что императрица не переносит тишины, ей позарез нужны «товарки», которые болтали бы без умолку, дабы отогнать нет‑нет появляющиеся докучливые мысли о прошедшем. Для этой цели Анна специально наказывала доверенным людям искать «говорливых» женщин «лет по сороку» и присылать их ко двору. Так проявлялась основная черта ее состояния — лень. Эта самая беззаветная человеческая страсть столь сильно ее захватывает, что пять лет спустя после занятия престола она, по существу, вовсе отошла от управления страной, передоверив дела Бирону и трем кабинет‑министрам. Сама же вся отдалась иллюминациям, фейерверкам, балам, костюмированным маскарадам и торжественным трапезам с сотнями приглашенных. Развлечения тяжелым бременем ложились на тощий бюджет страны. Да и откуда взяться деньгам, если только на содержание двора уходило средств в пять‑шесть раз больше, чем при Петре I? К. Рондо, пораженный виденным, писал, что нельзя «вообразить, до какого великолепия русский двор дошел в настоящее царствование, несмотря на то что в казне нет ни гроша, а потому никому не платят». Ни при одном дворе он не видел «таких ворохов золотого и серебряного галуна, нашитого на платья, такого изобилия золотых и серебряных тканей».
Но если стремление к роскоши, к великолепию двора можно еще объяснить желанием выставить себя и двор в «лучшем» виде, на зависть другим европейским дворам, то одно необычное пристрастие императрицы остается загадкой. Обратимся к свидетельству Миниха‑сына: «В досуженое время не имела она ни к чему определенной склонности. В первые годы своего правления играла она почти каждый день в карты. Потом проводила целые полдни, не вставая со стула, в разговорах, или слушая крик шутов и дураков. Когда все сие каждодневно встречающиеся упражнения ей наскучили, то возымела она охоту стрелять, в чем приобрела такое искусство, что без ошибки попадала в цель и на лету птицу убивала. Сею охотою занималась она дольше других, так что в ее комнатах стояли всегда заряженные ружья, которыми, когда заблагорассудится, стреляла из окна в мимо пролетающих ласточек, ворон, сорок и т. п.». О неразборчивой стрельбе по живым мишеням, а не об охоте как таковой говорят и другие факты. Так, в специально устроенных под Петергофом загонах, куда доставлялись птицы и звери со всей округи, не прилагая труда, «охотилась» царица Анна, не удовлетворенная одним лишь «смотрением медвежьей и волчьей травли» в особом манеже при Зимнем дворце.
Одним из любимейших занятий царицы были забавы шутов, кривляния карлиц и пр. Шутов «заставляли производить между собою драку, они таскали друг друга за волосы и царапались до крови. Государыня и весь ее двор, утешаясь сим зрелищем, помирали со смеху».