История России с древнейших времен до наших дней

Царь Иван Антонович. 5 октября 1740 г. государыне Анне Ивановне за обычной обеденной трапезой сделалось дурно — обострилась и более уже не отпускала мочекаменная болезнь. 17 октября императрица скончалась. Согласно завещанию Анны, императором объявили новорожденного младенца — сына Анны Леопольдовны и Антона‑Ульриха Брауншвейгского — Ивана VI Антоновича. Напомним: старшую дочь сводного брата Петра I Ивана Алексеевича, Екатерину, выдали замуж за герцога Мекленбургского Карла Леопольда. От этого брака в 1718 г. у нее родилась дочь Христина, после принятия православия нареченная Анной Леопольдовной. Семейная жизнь Екатерины Ивановны не сложилась.

В 1722 г. вместе с дочерью она вернулась в Россию, где и умерла в 1733 г. С той поры Анна Леопольдовна была на попечении своей тетушки императрицы Анны Ивановны. Со временем для нее был присмотрен жених — принц Антон‑Ульрих, о котором Миних не без ехидства отзывался, что «нe знает, рыба он или мясо», на немецкий манер переиначивая известную русскую пословицу. Свадьба состоялась в июле 1739 г., а 24 августа 1740 г. принцесса Анна родила сына, которому судьба и предоставила российскую корону. Как видим, в соперничестве двух ветвей Романовых за трон пока верх взяли потомки царя Ивана Алексеевича.

Наследник определен, но император еще в пеленках. Кому же управлять? Нужен регент, и естественно предположить, что право на регентство принадлежит его матери. Но есть Бирон, которому если не с помощью, то без противодействия знатных лиц — А. М. Черкасского, А. П. Бестужева, Н. Ю. Трубецкого, А. И. Ушакова, А. И. Остермана и Б. Х. Миниха — удалось буквально накануне смерти Анны Ивановны вырвать ее согласие на регентство при императоре‑младенце. Умирающая императрица все же, видимо, предвидела возможные трудности. Последним напутственным словом ее своему бессменному фавориту было прирожденно русское «небось» (в значении «авось обойдется»), только не трусь. Бирон, хорошо зная о разобщенности русской знати, о постоянной грызне внутри нее, опасался не особо. Как тут не вспомнить в свое время сказанное А. П. Волынским: «Нам, русским, не надобен хлеб, мы друг друга едим и с того сыты бываем». Свое фактическое управление Российской империей немец хитроумно начал с милостей русским. Еще при Анне Ивановне возвращенному из ссылки А. М. Черкасскому вернули камергерский чин и позволили проживать свободно, где захочет. Издан указ о строгом соблюдении законов и о «суде правом», бескорыстном, равном повсюду и для всех, что говорит о наивности курляндца, так и не проникшегося «русским духом». Но главное — не забыт и трудовой люд. Так, на 1740 г. убавлен размер подати на целых 27 копеек с души. Объявлена смешная борьба с роскошью — предписано носить платья из материи не дороже четырех рублей за аршин. Однако все это не компенсировало оскорбленного национального чувства. Общество еще могло терпеть фаворита‑иноземца при живой императрице. Не то теперь — он становится самостоятельным правителем на целых 17 лет! «Россия, — восклицает С. М. Соловьев, — была подарена безнравственному и бездарному иноземцу как цена позорной связи! Этого переносить было нельзя». Попрание национального чувства этим актом первыми осознали гвардейцы Преображенского полка. Наиболее горячие головы из их числа уже готовы были перейти от слов к делу. Поручик‑преображенец Петр Ханыков строил и конкретные планы: если «угодно будет» государыне‑принцессе, то «учинили бы тревогу барабанным боем… чтоб вся рота пошла со мною, а к тому б пристали и другие солдаты, и мы бы регента и сообщников его, Остермана, Бестужева, князя Никиту Трубецкого, убрали». Но поручика «со товарищи» по доносу своих же, русских, успели арестовать.

Дело облегчилось раздором среди самих немцев. Бирон, а также вернувшийся с турецкой войны никудышный военачальник Миних и хитроумный Остерман ждали случая, чтобы избавиться от соперника (при известной прочности «союза трех» в ту пору едва ли кто мог бы их одолеть). Согласия не было и в брауншвейгской семье, которую регент шантажировал угрозой посадить на трон голштинца Карла Петера Ульриха (будущего царя Петра III). Антон‑Ульрих, отец малолетнего царя, угодливо прислушивался к мнению Остермана, а мать младенца была больше расположена к вице‑канцлеру Головкину. Остерман, в свою очередь, лавировал между всеми, ибо еще не обозначился явный перевес кого‑либо.