B январе 1741 г. указом правительницы первому министру Миниху предписывалось «ведать все, что касается до сухопутной армии» и прочих военных дел, с обязательным обо всем рапортом генералиссимусу Антону‑Ульриху. Генерал‑адмиралу Остерману, как и прежде, надлежало «ведать все то, что подлежит до иностранных дел и дворов», а также еще и Адмиралтейством и флотом. Все вопросы внутренней политики поручались Черкасскому и Головкину. Уязвленный Миних подал в отставку, уверенный в том, что ее не примут. Правительница поначалу и впрямь в растерянности и говорит, что не может обойтись без советов фельдмаршала. Но Миниху этого мало, и он ставит условие — возвращение в распределении государственных функций к прежнему порядку. Принц Антон‑Ульрих, Остерман и Головкин посоветовали принцессе принять «желаемую им отставку». Здесь свою роль могла сыграть и челобитная находившегося под арестом Бирона, в которой он, ссылаясь на свой опыт «сотрудничества» с Минихом, умолял правительницу не доверять первому министру, ибо по своей «великой амбиции» тот способен на новый переворот. Правительница мотивировала принятие отставки иначе: «Он поступает вопреки и собственным моим приказаниям, выдает свои приказы, которые противоречат моим. Долее иметь дело с таким человеком — значит рисковать всем». Все написано со слов Остермана. Сама Анна Леопольдовна пошла на этот неблаговидный поступок с человеком, спасшим ее от Бирона и сделавшим правительницей, скрепя сердце, лишь по женской слабости, уступив настояниям Антона‑Ульриха, Остермана и Головкина.
Кто же в результате больше всех выиграл? Опять А. И. Остерман: Миних не у дел, Бирон сослан в Пелым, а он к своим прежним должностям прибавил еще и полного адмирала, вновь, как и при Анне Ивановне, имея всю полноту власти. Но то была, как оказалось, пиррова победа. Оставшись, как Меншиков в свое время, в одиночестве, Остерман приблизил время своего падения. Как и «полудержавному властелину», ему не достало должной государственной мудрости. К тому же, будучи несколько лет прикованным к постели, вице‑канцлер постепенно утрачивал прямой контакт с внешним миром, теряя тем самым возможность затевать блестяще удававшиеся ранее интриги. К этому времени, отмечают современники, «он был никем не любим, темен и непонятен».
Падению режима содействовала и сама Анна Леопольдовна, «при некоторой трезвости ума» отличавшаяся «всеми прихотями и недостатками дурно воспитанной женщины». Это — отзыв Фридриха II. Король знал что говорил: Аннушке в молодости сильно доставалось от матери за дикость. Вместе с тем, по свидетельству находившегося на русской службе полковника К. Г. Манштейна, «она была очень хороша собою, прекрасно сложена, стройна, она свободно говорила на нескольких языках». Но что все это значит при отсутствии у нее охоты и способностей к управлению огромной империей? Так считала, кстати, и императрица Анна Ивановна, ее тетка. Даже очень по‑доброму относившийся к ней Финч на первый план ставил те же черты ее личности: «Не могу не признать в ней значительных природных способностей, известной проницательности, чрезвычайного добродушия и гуманности, но она была, несомненно, слишком сдержанна по темпераменту; многолюдные собрания ее тяготят, большую часть времени она проводит в апартаментах своей фаворитки Менгден, окруженной родней этой фрейлины».
Беспечная, донельзя ленивая, 23‑летняя Анна Леопольдовна большую часть времени проводила в праздных разговорах с Менгден во внутренних покоях, в течение всего дня оставаясь непричесанной и полуодетой. Доверие и любовь Анны Леопольдовны к фрейлине Менгден были столь велики, что она принимала только тех, кого не чуралась фаворитка. В основном это были родственники Менгден и иностранные послы. Если же русским вельможам и удавалось добиться аудиенции, то у несведущей и не обладавшей решимостью правительницы затруднительно было получить требуемую резолюцию — все отсылалось на рассмотрение других.
Таким образом, очередная правительница вовсе не отвечала той роли, которая ей выпала волею случая. В ее оценке историки не расходятся: она «не могла управлять, ей было скучно заниматься делами; но в то же время она не умела и не хотела найти человека опытнее, способнее других, на которого бы могла сложить все бремя дел».