История российского блокбастера. Кино, память и любовь к Родине

«Сволочи» (2006) Александра Атанесяна сдвинули ревизию советских нарративов о войне еще на шаг вперед. В фокус фильма попали подростки-сироты, ставшие в основном малолетними преступниками. Сталинский режим лишал их детства, а военное время сделало еще более отчаянными. Их положение осложнялось тем, что по законам сталинского СССР несовершеннолетние преступники подлежали тому же наказанию, что и взрослые. В результате рейда НКВД нескольких задержанных ребят отправляют в тренировочный лагерь в Казахстан, где их должны подготовить для последующей службы в армии. В центре фильма – два офицера, которые пытаются смягчить души мальчишек. «Сволочи» усвоили уроки сталинского государства, они не пропали для них даром. У многих из них в чистках погибли родители, а сами они за свою неприкаянную жизнь ожесточились. Они легко убивают, воруют и сопротивляются любым попыткам вернуть им человеческий облик. В качестве «возмещения» их отправляют на заведомо гиблое диверсионное задание – уничтожить немецкую военную базу. Большинство из них убивают, когда те спускаются на парашютах. Выживают двое. Когда немецкий офицер смотрит на мертвые тела мальчишек, не сумевших выполнить задание, он клянет систему, использующую детей как пушечное мясо. Можно сказать, что это детский «Штрафбат».

Фильм появился меньше чем через пять месяцев после выхода сериала Досталя и сразу вызвал споры о реалистичности излагаемых событий. Противники фильма обвиняли режиссера в фальсификации истории и подрыве российского патриотизма. После премьеры ФСБ выпустил пресс-релиз, в котором указывалось, что никаких документов, подтверждающих существование «детских диверсионных школ», показанных в фильме, ни в российских, ни в казахстанских архивах обнаружено не было. Зато заявлялось, что, по имеющимся документам, детей привлекали к подобной деятельности как раз в нацистской Германии397. На режиссера Александра Атанесяна и сценариста Владимира Кунина обрушился шквал критики. Но особая ярость пала на голову министра культуры Михаила Швыдкого. Покровителя кинематографа пригласили в Московскую городскую Думу на специальное заседание, чтобы объясниться перед депутатами по поводу «скандала» со «Сволочами», сравнимого с тем, что спровоцировал «Штрафбат». Швыдкой парировал тем, что «художники имеют право на вымысел», и даже сослался на результаты опроса, согласно которому фильм «выполняет свою патриотическую миссию». Депутаты Мосгордумы задали встречный вопрос: патриотично ли потратить 700 000 долларов государственных средств на фильм, где офицеры-нацисты обсуждают «зверства Советов», посылающих детей на смертельное задание? Как бы то ни было, Атанесян на московской премьере признался, что в фильме рассказана вымышленная история. Обсуждение в Думе и комментарии Швыдкого фигурировали в заголовках газет, в некоторых слова министра иронично перефразировались: «„Сволочи“, это же патриотично!»398

Российские зрители вновь посмотрели в зеркало войны и вынесли свои суждения. В метафоре Аннинского можно видеть способ понимания истории как момента, когда прошлое приобретает личный смысл и появляется собственный субъективный взгляд на то, что говорит история. Например, Омер Бартов увидел значение холокоста как зеркальный коридор, в котором «повторяющиеся образы, увиденные в разных ракурсах, составляют призму, через которую мы можем извлечь более четкое представление о происхождении, природе и последствии жестокости»399. То же самое можно сказать в связи с реакциями на «Штрафбат» и другие экранные ревизии советского военного нарратива. Значимость Великой Отечественной войны такова, что каждый в России время от времени смотрит в это зеркало, чтобы увидеть, как это событие постоянно отражается или искажается в зависимости от позиции зрителя и того, как он сам на него смотрит400. Взгляды россиян, устремленные в это зеркало, не столь уникальны, поскольку война продолжает служить импульсом проверки себя и своей страны: немцы проживают свою вину, французы осмысляют вишистский режим, поляки – свою двойственную роль как жертв и палачей, а японцы вспоминают о поражении и о Нанкине. И это только некоторые примеры из глобального процесса401.