История российского блокбастера. Кино, память и любовь к Родине

Ставки, по мнению авторов, высоки, а потому они вновь обратились к этой теме в журнале Wilson Quarterly, где опубликовали статью, симптоматично озаглавленную похожим образом: «Советская ностальгия: препятствие демократизации»407. Статья Менделсон и Гербера сконцентрировала в себе широко распространенный в сегодняшней Америке взгляд, регулярно артикулируемый в журналах и газетах с гораздо большими, чем у Foreign Affairs, тиражами. Мысль, что русские «некорректно» относятся к своему прошлому, хорошо коррелирует с вопросом о том, почему историческая память вообще с таким энтузиазмом обсуждается в России. Для Менделсон и Гербера факт, что россияне имеют «амбивалентные» взгляды на вопросы, которые сами себе задают (игнорируя смехотворность вопроса о голосовании за мертвого диктатора), указывает, по их мнению, на «своего рода умственное расстройство»408. Исследуя немецкий контекст, Алон Гонфино пишет, что слишком часто в исследованиях, посвященных тому, как немцы пытались справиться со своим нацистским прошлым, центральным был вопрос, справились ли немцы со своим прошлым, – но не вопрос о том, что они вспоминали, каким образом и кто вообще об этом помнит. В этом очень важном вопросе таится ловушка, поскольку у него есть строгие ограничения. Разброс точек зрения, представленных в «Штрафбате», и диапазон реакций только на него свидетельствуют об ограниченности мнения о том, что россияне провалили тест на Сталина. Здесь мы скорее видим, как россияне тестируют статью Менделсон и Гербера, где также утверждается, что российская молодежь черпает информацию о Сталине в основном из телевидения409. Если даже единственным источником для молодежи является «Штрафбат», можно не давать волю особому пессимизму относительно их представлений о прошлом.

Чтобы лучше разобраться в современном российском военном кино, стоит, на мой взгляд, обратиться к концепции Джея Уинтера о кино как «театре памяти».

Месторасположения памяти, такие как фильмы и телесериалы, «являются пространствами, где те, кто не были свидетелями этого прошлого и не имеют личной памяти о нем, видят репрезентацию памяти предшествующих поколений», а «сеансы прошлого предоставляют индивидам возможность преодолевать дистанцию между историей и памятью в их представлениях о войне»410.

Ту часть аудитории, которая в достаточной мере знакома с советским военным нарративом, а также ветеранов штрафных батальонов телесериал побудил обратиться к собственным воспоминаниям и подчас вызвал упреки в непатриотичности. Другая часть зрителей, особенно те, кто слишком молод, чтобы помнить советские времена, смотрели сериал как «патриотичное» произведение, поскольку он позволил им узнать о войне что-то новое и глубже понять значение победы над нацистской Германией. В целом отклики на сериал служат своего рода «многоярусным театром», куда «отдельный зритель привносит личную память и исторические нарративы», а потому «амальгама рефлексий, которую рождает фильм, сложна и волатильна»411. Рассматривая реакции только на «Штрафбат», трудно привести все рефлексии к общему знаменателю.

Военные фильмы, подобные «Штрафбату», не укладываются в государственное русло российской культуры и не имеют отношения к возрождению соцреализма. Они способствуют выработке объемных интерпретаций значения войны и сегодняшнего обращения к ней. Пожалуй, лучше всего эту мысль выразил коллега Аннинского, часто цитируемый здесь Даниил Дондурей: «Неотъемлемое право художника – быть субъективным», но «в отношении исторических событий необходимо быть чрезвычайно осторожным»412. Сценарист и режиссер «Сволочей», согласно Дондурею, были излишне субъективны, поскольку в принципе сообщали неправду. Тем не менее, утверждал Дондурей, кинематографисты могут выполнять важную функцию, показывая сложные истории о насилии в советскую эпоху. Он с одобрением отнесся к «Штрафбату», потому что там показана та сторона войны, где преступники сражались бок о бок с верующими людьми и в большинстве случаев умирали за свою семью и родную землю. Этот сериал, считал Дондурей, может помочь бывшим советским гражданам и постсоветской молодежи научиться «быть патриотами в своей обычной повседневной жизни»413.