Искусство допетровской Руси, как отмечалось уже выше, носит стихийный, эпический характер. История редко запоминает имена мастеров, художественная личность еще недостаточно отделилась от толпы. Но эта безымянная, серая толпа плотников, каменщиков, иконописцев создает подчас такие высокие произведения искусства, которые не уступят творчеству высококультурных мастеров Западной Европы. По общей красоте очертаний и художественной законченности рисунка русские шатровые храмы так же не уступают готическим соборам, как Коломенский дворец – феодальным замкам.
Наиболее ярко и широко вылилось художественное творчество допетровской Руси в архитектуре и прикладном искусстве.
Самобытно-сложившиеся народные идеалы в зодчестве были настолько мощны, что под их влияние подпадали талантливые архитектора Западной Европы, строившие в России. Само же русское зодчество ощутительно испытывало чужеземные влияния лишь в периоды ученичества, усвоения технических приемов. Еще не вполне овладев техникой. русский зодчий пытается уже строить по-своему, и то, что не удается одному, почти немедленно осуществляется другим, подхватывающим и развивающим идею первого.
Русское зодчество, начиная с XIII–XIV века, движется каким-то единым вдохновенным порывом. Каждая постройка приносит новое решение какой-нибудь задачи строительного искусства, создает новые архитектурные формы и комбинации.
Есть что-то таинственное, почти сказочное в этой беспрерывной веренице неведомых плотников и каменщиков допетровской Руси, создающих такие высокохудожественные произведения, такие «поэмы» из дерева и камня, которые не под силу многим современным прекрасно-образованным архитекторам…
Не менее ярко вылился художественный гений русского народа и в области прикладного искусства. Неистощимая изобретательность в узорах шла об руку с тонкостью работы, поразительной для грубых, мозолистых рук представителей допетровского «мужичьяго царства».
Здесь все удивительно: и художественные замыслы и выполнение, но всего изумительнее широта самой потребности в прикладном искусстве, настойчивость, с какой оно вводилось в обыденную жизнь.
Долгий период устройства, блуждая из края в край, междоусобицы, татарское иго, опустошительные пожары и эпидемии, тяжелые войны, опричнина, самозванщина, – казалось бы, нет и минуты спокойствия, уверенности в завтрашнем дне. Когда тут думать об искусстве!..
Но русский человек допетровской эпохи живет в обстановке, где на всякой мелочи, даже каких-нибудь дугах, санях, прялках и донцах, лежит печать личного художественного творчества, нередко печать тонкого вкуса, понимания красоты линий и гармонии красок…
Даже в живописи, в искусстве, закованном в тяжкие цепи подвижничества, служения религиозным целям, русский художественный гений сумел создать своеобразный стиль монументальной церковной живописи, сумел блестяще разрешить поставленные перед ними задачи.
Глава седьмая
Искусство восемнадцатого века
Архитектура
Девиз Петра Великого – «аз бо есмь в чину учимых и учащих мя требую» – становится девизом для всего русского искусства XVIII века. Учатся архитектуре, живописи, скульптуре, – всем художествам. Учатся в Западной Европе и у себя дома – у приезжих иностранцев, великих и малых, у злой мачехи свободного творчества – Академии Художеств, у русских самородков и самоучек.
Во второй половине века начинается уже самостоятельное творчество русских учеников и в архитектуре и в живописи. Из толпы «архитектурии гезелей» выделяются два мастера, стоящие в уровень с талантливейшими европейскими зодчими своей эпохи – Баженов и Козаков. От них ведет начало недолговременный период расцвета новой русской архитектуры, чисто европейской по происхождению и в то же время национальной по характеру.
Петербургское зодчество
Оставляя Москву, Петр оставляет в ней и все традиции допетровского искусства. В «Невском парадизе» строятся совершенно на новый лад, по голландским образцам. В 1709 году создается не существовавшее в древней Руси центральное архитектурное ведомство – «канцелярия строений», ведающая всем строительством новой столицы. Стройка по вдохновению сменяется сооружениемь по регламенту, «регулярным строением».
Петр не доверяет архитектурным способностям русских зодчих, сам строит «образцовый дом на прусский манир», по типу которого должны были строиться петербуржцы, и усердно ищет настоящего «мастера» за границей. Нанятый в Берлине «обербау-директор» Шлиттер умирает в дороге, итальянец Доменико Трезини – только хороший техник, Георгий Матарнови – тоже не удовлетворяет требованиям Петра. Поиски продолжаются. Наконец удается найти в Париже «прямую диковинку» – архитектора Жана Батиста Леблона. За пять тысяч рублей в год Леблон соглашается быть «генерал-архитектором» и едет в Россию.