Леблон – мастер на все руки. Он составляет остроумный план для Петербурга, разбивает сады, поднимает затонувшие корабли, организует литье из металла и слесарное дело, открывает первую в России архитектурную школу. Но, в конечном счете, Леблон был только талантливый техник, прекрасный учитель, а не художник. Даже свой собственный дом на «Невской прешпективе» он выстроил самым казарменным образом, как это видно на воспроизводимом рисунке).
Идеи и планы Леблона встречали, впрочем, упорное сопротивление у князя Меньшикова и даже у самого «директора строений» – князя Черкасского. Развернуться во всю ширь Леблон не мог, как ни ухаживал за ним Петр.
Леблон, естественно, строил в привычном ему французском вкусе. Он сооружал здания с высокими крышами мансардного типа, прорезанными «люкарнами» (чердачными окнами), обрабатывал фасады зданий во французском вкусе: со связями из каменных плит в кирпичных стенах.
Как образец французской архитектуры этого типа воспроизводим один из павильонов Королевской площади в Париже (начало XVII в.).
Петербургские подражания были, впрочем, гораздо грубее и мельче по размерам.
Совершенно новыми по общему виду были и петербургские церкви, скорее походившие на немецкие кирки, чем на московские храмы. Колокольни должны были оканчиваться вместо шатровой крыши, совершенно чуждым русскому вкусу протестантским шпицем. В стиле царила изрядная путаница. Доменико Трезини строил, например, свою похожую на маяк колокольню Петропавловского собора одновременно в стиле «ордина ионико» (ионического) и «ордина каринто» (коринфского).
Постройки, в общем, носят какой-то казарменный характер, неприметно следов вдохновенной, творческой мысли зодчего, но зато приводится в порядок техническая сторона дела, строительство подчиняется известным правилам. В 1718 году, по совету Леблона, в столице учреждаются должности особых архитекторов при полиции, составляющих планы для тех домов, которые русские помещики обязаны были строить в Петербурге в силу царских указов.
От петровской эпохи до наших дней не сохранилось без существенных переделок почти ни одного памятника петербургского зодчества. Но, судя по старинным рисункам и описаниям, новые строительные образцы прививались довольно туго. Среди наемных иностранных архитекторов петровской эпохи не было человека, который сумел бы пробудить заснувшее творчество русских зодчих и вдохновить их на работу в новом духе.
При обилии построек и отсутствии способных русских зодчих, естественно, возникал вопрос об училище, в котором русские строители могли бы получать достаточную техническую подготовку. Директор петербургской типографии, один из тех самородков, какими была так богата петровская эпоха, – М. П. Аврамов составил и поднес Петру проект учреждения специальной художественной школы, но проект не был одобрен. Заботы о развитии в России художеств были возложены на Академию Наук, учрежденную указом 28 января 1724 года.
Через некоторое время «главный токарь» А. К. Нартов снова возбудил вопрос об Академии Художеств, «без которой художники подлинного в своих художествах основания иметь не могут». В числе предполагаемых преподавателей этой Академии значился и профессор архитектуры-цивилис, т. е. гражданской архитектуры.
Петр заинтересовался этим проектом и даже собственноручно составил расписание Академии «по классам», но смерть стояла уже за его плечами и проект не получил осуществления: преподавание искусств осталось в ведении Академии Наук.
24 января 1726 года Академия Наук была торжественно открыта. Для обучения искусствам были «определены» всего «четыре человека». Гражданской архитектуре обучал Кристоф-Марселио, а «воинской архитектуре» (т. е. инженерному искусству) Карл Фридрих Шеслер. На первом месте в Академии стояло, однако, обучение гравировальному искусству.
Дело шло до такой степени плохо, что у самого президента Академии, барона Кейзерлинга, возник в 1733 году вопрос: «потребна ли Академия Художеств при Академии Наук». И ответ получался почти что отрицательный.
Стройка в Петербурге, конечно, продолжалась безостановочно. В 1719 г. умер Леблон, и его место на несколько месяцев занял Матарнови, умерший в декабре того же 1719 г. Недостроенное Леблоном и Матарнови достраивал Трезини. Из памятников его строительства уцелело, – не без переделок, конечно, – здание двенадцати коллегий (ныне С.-Петербургский университет), ничем в сущности не замечательное. Строитель просто поставил в линию и склеил вместе двенадцать одинаковых домов с типичными германско-голландскими фасадами, тоже совершенно одинаковыми.
Из русских архитекторов той же эпохи особенно был известен М. Г. Земцов (1689–1743), строитель несуществующей ныне церкви Рождества Богоматери и совершенно перестроенной церкви Симеона и Анны (обе в Петербурге). Земцов с 14 лет учился у Трезини, а потом сам преподавал архитектуру ученикам, состоявшим при канцелярии строений. Вместе с ним работал другой русский архитектор – П. М. Еропкин, замешанный в деле Волынского и погибший на плахе.